Павлинье перо

— ...Я уверен, что вы с вашим умом и талантом не будете исходить из внешней видимости и признаете, что в Египте существует настоящая демократия! Я твердо верю в ее принципы, твердо верю в идеи вашей Декларации Независимости. Моя мечта создать со временем — ведь все в один день или в один год не делается, — создать со временем свободный независимый строй в моей стране! — сказал с силой Насер, приступивший к задаче очаровывания. Мэрилин по-прежнему неопределенно кивала головой. Это слышала и от других диктаторов. Она привыкла к тому, что ей лгут дающие интервью люди, но не любила, чтобы лгали уж слишком явно, точно считая ее дурой. Была немного им разочарована. «Что ж, страна средняя и диктатор средний. Но если бы интервью надо было брать только у настоящих великих людей, то я оказалась бы безработной. Одним Уинни не проживешь».

— Каково в точности ваше отношение к Израилю? — спросила она, когда он по неосторожности на мгновение замолчал. Что-то промелькнуло в глазах Насера. «Уж не еврейка ли? — спросил он себя. — Как будто нет». Действительно, Мэрилин была совершенно не похожа на еврейку.

— Я не враг евреев, — сдержанно сказал он. — У меня были приятели евреи, даже израильские. В ту пору, когда я защищал крепость (она знала, что это было главным и даже единственным его военным подвигом). Я долго беседовал в дни перемирия с израильским капитаном Коганом, у меня были с ним добрые отношения. Не отрицаю и того, что Бен-Гурион выдающийся человек. Но евреи на Среднем Востоке пришлый элемент, представляющий западное влияние. Англо-французское влияние, — поправился он. — А мы от этого влияния хотим раз навсегда освободиться, как от всех пережитков колониализма, который ведь совершенно чужд и вам, американцам.

— Газеты пишут, будто вы хотите объявить Израилю войну и сбросить его население в море? — спросила Мэрилин. Она часто спорила с людьми, которых интервьюировала, и могла позволять себе эту роскошь; она от них совершенно не зависела, а все они хоть немного от нее зависели. — Действительно ли таковы ваши планы?

— Газеты часто врут! Я ни о какой войне не думаю. Даю вам слово солдата! — сказал он. Мэрилин вспомнила, что ей рассказывал Болдуин, председатель Лиги прав человека: в 1954 году Насер дал ему слово, что сионисты Марзук и Азар, обвиненные в шпионаже, не будут казнены. Через неделю они были повешены. Но об этом она все-таки не решилась напомнить своему собеседнику. — Вы, верно, имеете в виду, что мы покупаем оружие в Чехословакии? Но мы ставим себе единственной целью самозащиту. Разумеется, если на нас нападут, мы будем защищаться до последней капли крови! Мы будем сражаться на море, на берегах, в городах, в деревнях, и мы никогда не сдадимся! — сказал он ей с воодушевлением, как говорил точно те же слова и в своих публичных речах. «Все-таки для плагиата можно было бы придумать что-либо другое, вместо знаменитейшей из речей Уинни», — подумала Мэрилин.

— Американское общественное мнение очень оценит это ваше заверение! — радостным тоном сказала она. Задала еще несколько вопросов. Он отвечал удачно, был находчив в спорах.

— Вы создали очень мощное национально-религиозное движение в мусульманских странах. Это ваша несомненная заслуга. И я совершенно уверена, что это исключает возможность вашего сближения с коммунистами.

Он утвердительно кивнул головой. Хотел было даже добавить, что имеет в виду и советских мусульман, но этого не добавил: правда, можно было бы позднее опровергнуть ее интервью в каком-нибудь малоизвестном египетском издании, но еще лучше было этого не говорить.

— Только совершенно неосведомленные или ограниченные люди могут серьезно говорить о моих симпатиях к коммунизму, — ответил он.

— Не думаете ли вы, однако, что и ваша идея, при чрезмерном ее раздувании, может привести к нежелательным последствиям... Да, вот эти события в Мекнесе, — сказала она. Ей было известно, что в Марокко произошли беспорядки, но подробностей она еще не знала. Обычно специальный переводчик переводил ей все главное из местной печати, и это было наиболее скучной частью ее журнальной работы. Но в этот день она, торопясь на свидание, велела перевести себе лишь заголовки.

— Я этого не думаю, — ответил Насер искренно: вернее, об этом он совершенно не думал, нежелательные — для других — последствия весьма мало его интересовали. Он заговорил о своих врагах, и лицо его стало мрачным и грозным. Заговорил о египетском народе, который так его любит, — и на лице выразилась нежная умиленность. Был доволен своей беседой.