Pavor Nocturnus

Звучали похабные слова, призывы к сексуальным действиям, извращенные комплименты внешности. Это было обыденно. Без этого заключенные выглядели бы странно. И мужчины, и женщины после месяцев, годов заключения жаждали любых ласок, кроме собственных. Пятый всерьез испугался, когда они стали тянуть к Розе грязные смердящие руки. Обнажил полицейскую дубинку и тряс ею, будто прогонял мух со своей еды. Я просто напоминал им: прутья решетки могут смениться монолитной стеной. Смешно, что слова действовали, а удары нет. Нужно знать их глубинные страхи.

— Не бойтесь, эти животные не причинят вам вреда.

Сравнение мне нравилось, даже очень. Я и сам часто называл их так. Вот только одно дело думать, а другое разговаривать с клиентами. Если первое умение у Пятого страдало, то последнее отсутствовало. Ни один контакт с людьми, обратившимися в полицию, не кончился без листка жалобы на моем столе. Сейчас тоже. Во-первых, он нарушил профессиональную этику. Во-вторых, обратился собирательно, а ведь мы шли к дорогому для этой женщины человеку. В-третьих, не учел ее эмоциональное состояние. Я грозно посмотрел. Намекнул взглядом, что лучше ему молчать. Чем чаще, тем лучше.

— Выбирайте выражения, пожалуйста! Среди этих, как вы говорите, «животных» находится мой невиновный муж. Кто знает, может, здесь еще есть невиновные, а, мистер Рей?

Гнев подчинил остальные чувства, и она перестала дрожать. Изредка мотала головой направо и налево, реагируя на каждого заключенного. В своей идиотской манере Пятый все-таки отвлек ее.

— Мисс Иствуд, мы не лишаем свободы беспричинно. На это был веский повод.

— Какой же, позвольте узнать? То, что начало похищений и его побег из клиники совпали датами?

— Этот факт только дополнение. Мэд Кэптив был пойман на месте преступления, намереваясь похитить ребенка. Оказывал сопротивление при задержке. На допросе добровольно признался в содеянных похищениях. Сегодня он упомянул то, что не мог знать никто, кроме похитителя и того, кто расследовал новую пропажу, то есть меня.

— Не может быть! А если и может… Как, как человек, слабый и телом, и духом, без денежных средств и вообще без еды, одежды, способен на такие изощренные планы, которые никто не может понять…

— Поэтому, несмотря на новости, ваш муж все еще под подозрением. У него есть сообщники. Насильно или нет, осознанно или нет, но он связан с этим делом. К тому же, он напал на санитара во время побега из психиатрической клиники. Мужчина вскоре скончался. Как минимум, с этим мы как полиция можем работать.

— Что вы такое говорите?!

— Это не упоминалось в газетах?

— Нет. Клянусь, нет!

— Значит, главный врач решил скрыть это от общественности. Репутация.

— Господи… Как я жалею, что отдала его на лечение в эту больницу! Одному Богу известно, что они с ним сделали. Он не был таким, он никогда не впадал в слепую ярость и тем более безумие. Единственными странностями, о которых он говорил, были голоса, точнее, неразборчивый шепот в голове и жуткие головные боли. Но ничего подобного не было, слышите? Я требую обратить внимание на руководство этой больницы, на их работу!

— Болезни имеют свойство прогрессировать. Именно так они могут сказать, и мы вряд ли сможем доказать обратное.

— В любом случае, даже если сказанное вами и правда, это не сравнится с тем, что теперь весь город считает моего мужа убийцей сотни детей. В это я точно не верю, никогда не поверю! Похищения случились и прошедшей ночью. А вы… Вы должны были окончательно разобраться во всем, прежде чем объявлять это на весь город. На всю страну! А может, и на весь мир!..

Я ничего не мог сказать. Это ошибка совершена, и ее нельзя исправить.

— Новости, знаете ли, быстро разлетаются, — продолжила Роза Иствуд. — Репортеры поджидали меня возле дома, а потом весь вечер караулили, просовывали свои камеры чуть ли не в каждую щель окна. Утром я с трудом успела проскользнуть мимо них! Даже в газете про меня написали, что я «отказалась вести какой-либо разговор». Будто я обязана оправдываться! Выставили меня едва ли не соучастницей, пособницей! Насколько это приятно — писать объяснительные письма родителям, надеясь, что хотя бы их журналистская рука минует, менять прическу и одежду ради того, чтобы тебя не узнали, — как считаете?

— Вы в праве просить офицера для сопровождения и защиты. Это все, что я могу сейчас для вас сделать.

— Нет, вы можете перестать прятаться в своем офисе, признать ошибку и сказать об этом на камеру.

— Сейчас увидите, поймете, о чем я говорил и почему не отказываюсь от своих подозрений. Хотите, чтобы я признал вину. Тогда заставьте своего мужа рассказать нам все!

Роза Иствуд замерла, не дойдя до последней камеры заключения, выпрямилась. Глубокий вдох, еще больше расширивший плечи и грудь. Выдох. Колени судорожно тряслись, подгибались. Шаги медленные, неравномерные, не по прямой линии, как при головокружении.