Читаем Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному полностью

Б.С. Нет, для Фридриха этот «Псалом» – это вещь, абсолютно отражающая его сознание, тут нет никакой литературщины… Для Булгакова Воланд – это тоже реальность, но… Антихрист у Горенштейна это действительно какая-то мистическая фигура… Воланд… – недаром они все гадают, кто это: Сталин или Ягода. На самом деле, конечно, это чушь, это не кто иной, как сатана, но тем не менее [там присутствует. – Ю.В.] этот элемент сатиры и разоблачительства и соотнесения советского муравейника с осью координат, каковой для Булгакова является христианство… Булгаков не врал, когда говорил, что он мистический писатель. Это просто в его природе, в его натуре. У него это еще отчасти связано с семейными традициями. Отец как-никак был причастен к духовному званию, не был пострижен, но все-таки преподавал в духовной академии… Но у Фридриха это выражено сильнее… – закончил Бенедикт Сарнов.

Мнение Сарнова о Горенштейне сформировалось задолго до нашей с ним встречи. Оно, в частности, было изложено им в 2007 году в материале журнала «Знамя»:

«Как нам кажется, по прошествии двух десятилетий есть смысл вернуться к оценке того, что было опубликовано в период "журнального бума", на рубеже 1980–1990 годов. Конечно, максимальное читательское внимание было приковано тогда к так называемой «задержанной классике» (в диапазоне от «Доктора Живаго» и «Котлована» до «Собачьего сердца» и «Реквиема»). Но в не меньшей степени и к тем произведениям – именно о них пойдет речь в нашей дискуссии, – которые сами писатели, дожившие до свободы, вынимали из ящиков своих письменных столов, годами, а то и десятилетиями дожидаясь публикации на родине (от «Белых одежд» Дудинцева и «Детей Арбата» Рыбакова до «Смиренного кладбища» Каледина и «Приключений солдата Чонкина» Войновича), либо создавали в состоянии потрясения от происходившего, пытаясь, каждый по-своему, запечатлеть его свет и тьму (например, «Печальный детектив» Астафьева, «Всё впереди» Белова, рассказы Татьяны Толстой, «Невозвращенец» Кабакова…).

Время изменилось, и уместно спросить: 1) какова роль этих произведений в духовных и политических переменах, произошедших в нашей стране? 2) каково их место и в истории отечественной литературы, и в сознании сегодняшних читателей? Надеемся, что именно читатели и продолжат начатый этой дискуссией разговор».

Так были поставлены вопросы.

И из всех участников разговора (Марина Абашева, Александр Агеев, Лев Аннинский, Александр Архангельский, Евгений Ермолин, Дарья Маркова, Андрей Немзер, Евгений Попов, Бенедикт Сарнов, Евгений Сидоров, Михаил Эдельштейн) упомянули Горенштейна лишь двое – Ермолин и Сарнов. Ермолин – в перечислении. Сарнов был единственным, кто произнес внятное:

Б.С. Если же говорить о тех, чьи имена безусловно останутся и в истории отечественной литературы, и в сознании читателя, то у меня сразу возникают в памяти совсем другие книги. Прежде всего «Чонкин» Владимира Войновича, «Сандро из Чегема» Фазиля Искандера, «Остров Крым» Василия Аксёнова, романы «Место» и «Псалом» Фридриха Горенштейна, проза и драматургия Людмилы Петрушевской, «Москва – Петушки» покойного Венедикта Ерофеева. Я был поражен, когда узнал, что первой Букеровской премии в России не удостоились ни Горенштейн, ни Петрушевская, хотя оба этих автора попали тогда в шорт-лист. При всей моей симпатии к лауреату первого «Русского Букера» Марку Харитонову я счел тогда и считаю сейчас это решение жюри огромной ошибкой.

Решение это, хоть оно меня и поразило, не стало тогда для меня такой уж большой неожиданностью. Накануне я обменялся по этому поводу хорошо мне запомнившимися репликами с Элендеей Проффер (она была членом жюри). Но на самом деле «Место» Горенштейна – отнюдь не «второе издание» «Бесов». Это ни на кого и ни на что не похожий, мощный, самобытный роман, во многом, увы, оказавшийся пророческим. А ведь кроме «Места» Горенштейн написал еще «Псалом», «Искупление», «Бердичев», гениальную пьесу «Споры о Достоевском», в России, сколько мне помнится, до сих пор не опубликованную.

Названные Сарновым книги и авторы и в моем списке любимых. Оказавшись в Москве в феврале 2014-го по поводу премьеры горенштейновского «Бердичева» в театре имени Маяковского, я позвонил Сарнову с намерением пригласить его на премьеру. Ответила жена Бенедикта Михайловича, которая сообщила, что он в больнице с переломом шейки бедра. Больше мне, к сожалению, не довелось ни увидеться, ни поговорить с Сарновым. 20 апреля 2014 года он скончался.

Ответные залпы

Ответные залпы (на московские интервью) после визита Горенштейна в Москву и неприсуждения «Букера», как я уже писал, последовали, и читатель, и так с трудом ориентировавшийся в море непривычных текстов, получал от критиков сигнал, установку: «Не читайте, не стоит».

Алла Марченко

Взглянем с этой гипотетической точки зрения, например, на «Место» Фридриха Горенштейна.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное