Мартин бредил и молился в кубрике; он уже гадал, не ошиблись ли во всем Гроссбарты, и не восславил ли он (не по своей вине, разумеется) грешников вместо святых. Ничтожные познания шевалье Жана в мореходстве, подкрепленные невыносимым ужасом, заставили рыцаря выскочить из кладовой с мешком в каждой руке. Родриго попытался его остановить, но обезумевший рыцарь одним ударом отправил юношу в нокаут, а затем распахнул единственный на судне иллюминатор и вышвырнул в него мешки, чтобы облегчить груз. В итоге при каждом рывке корабля внутрь хлестала сияющая вода.
Манфрид почти не заметил Барусса, так ему хотелось добраться до женщины на носу; капитан чуть не раскроил ему лицо ударом сабли. Гегель обошел Барусса, пытаясь дотянуться до женщины, которую тот защищал. Анджелино орал что-то про якорь, но даже те, кто понимал по-итальянски, не расслышали его слов из-за шума волн и звуков песни. Впрочем, Джузеппе все было понятно и так, поэтому он двинулся следом за Гегелем. Рафаэль и Лючано остановились в паре шагов позади Анджелино: наемник не знал, на чью сторону встать в этом бою, поскольку платил ему Барусс, а Лючано боялся и близко подойти к разъяренному капитану.
Кое-как восстановив равновесие, Манфрид бросился в атаку и сумел прижать Барусса к якорной лебедке, так что капитан поскользнулся в соленой воде и упал навзничь. Гегель рванул к женщине, но в этот миг нос опять накренился, и Гроссбарт споткнулся, заскользил к разрыву в леере. Манфрид удержал брата, прежде чем тот вывалился за борт, и оттащил от планширя. Гегель попытался встать, но левая нога не держала: голень распухла и почернела в том месте, где ударилась о планширь. Анджелино повезло меньше: он свалился за борт собственного корабля, когда корма резко опустилась, и последней мыслью, пронесшейся в его голове перед тем, как он погрузился в ослепительно сверкавшую воду, была мысль о том, что на смерть его отправил лучший друг.
Поднявшись на ноги, Барусс заметил, что Рафаэль наносит последний удар, чтобы перерубить якорный канат. Освободившийся корабль вильнул и – к своему ужасу – Гегель разглядел в мерцающей воде громадную тень там, где скрылся обрубленный канат. Словно почуяв его взгляд, тварь ушла в глубину так, что поднявшаяся волна смыла всех, кроме женщины и Гроссбартов, с бака на палубу.
Аль-Гассур видел, как Джузеппе подкрадывался к Баруссу и женщине, и прыгнул на него, как только моряк встал, но тот легко стряхнул с себя араба. Лючано и Рафаэль уцепились за мачту, чтобы их не смыло в море, а капитан Барусс снова встал. Женщина держалась за тот же планширь, что и Гроссбарты; ее глаза с ненавистью смотрели на них, а песня начала стихать. В исходившем от моря свете ее зубы, казалось, удлинились, а по коже пошли широкие темные пятна. Все тело женщины набухало и пульсировало. Когда она перемахнула через планширь, Манфрид выхватил багор из бортового крепления и шлепнул ее по боку.
Увидев, как женщина исчезла за бортом, Алексий Барусс взвыл и бросился обратно на нос, чтобы последовать за ней в море, но Лючано ловко поставил ему подножку. Джузеппе бросился вперед, чтобы прикончить Барусса, когда на него прыгнул Аль-Гассур, в итоге оба повалились сверху на капитана и Лючано. Рафаэль решил встать на сторону большинства и отвесил своему нанимателю увесистого пинка, прежде чем тот вытянул руку и втянул своего прежнего охранника в кучу малу.
Манфрид сжимал древко багра обеими руками так, что в глазах потемнело, пока Гегель ковылял как мог, чтобы прийти на помощь брату. Железный крюк крепко засел в левой руке женщины, и та впала в бешенство. Она болталась на древке, по пояс в воде, а другой рукой тянула багор и Манфрида вниз, за собой. Потом рядом с братом возник Гегель, обхватил его руками за пояс и потащил назад. От напряжения и ее удивительной тяжести Манфрид зажмурился и открыл глаза, только когда услышал, как она шлепнулась на палубу рядом с бортом.
Яркие губы вновь разошлись, и полилось пение; ее кроткие глаза встретили его суровый взгляд, но Манфрид не услышал музыки за собственным воплем. Лючано, Рафаэль и Джузеппе, которые наконец отдубасили Барусса до потери чувств, подняли глаза и тоже закричали, араб зашелся отчаянным, надрывным хохотом безумца. В кубрике шевалье Жан выронил ящик из рук, так что драгоценные камни и золотые украшения рассыпались по полу вокруг оглушенного Родриго. Мартин перестал молиться и вытащил бутылку, чтобы выпить, как он подозревал, в последний раз на этой грешной земле.