Печальная история братьев Гроссбарт

Рядом с мостом кони остановились; трое путников на козлах, похоже, держали совет. Климент прошептал, что на таком расстоянии можно и стрелять, но Иннокентий призвал его к терпению. Через некоторое время двое из троих кое-как залезли внутрь фургона. Подползая вперед, Урбан заметил, что один из них снова возник и поставил какой-то бочонок на козлы рядом с оставшимся за возницу, а затем вновь скрылся за пологом внутри. Когда фургон пришел в движение, Урбан подал знак своим товарищам по другую сторону дороги, что все по-прежнему благополучно.

Как только Гегель заявил, что впереди чем-то воняет, Гроссбарты передали поводья Мартину, и священника тут же пробил холодный пот. Братья великодушно поставили рядом с ним бочку с пивом, чтобы успокоить все тревоги, но это ему не слишком помогло. Мелкая, но быстрая речка поблескивала рябью в лучах солнца, но Мартин чувствовал лишь ветерок, теребивший его рясу и траву, в которой священник нервно пытался высмотреть движение. Поскольку особого выбора не было, Мартин принялся молиться и позволил лошадям лениво двинуться вперед.

Заслышав над головой стук копыт, Бенедикт подобрался к краю моста и приготовился выскочить из-под него, чтобы забраться наверх позади фургона. Кони уже оказались над рекой, но в этот миг со стороны берега раздался резкий звонкий щелчок, и что-то плюхнулось в воду позади. Резко развернувшись, Бенедикт оглядел прибрежную полосу, но увидел только камыши и тучи над головой. Над ним прокатился фургон, так что мост ощутимо зашатался. Бенедикт рванул в сторону и даже не заметил, что в опасной близости от его шеи пролетел арбалетный болт, который нырнул в воду и быстро умчался вниз по течению.

Когда кони почти преодолели короткий мост, Иннокентий закричал:

– А ну, стоять!

– Я – священник! – завопил Мартин, в голосе которого прозвучало куда больше страха, чем ему хотелось бы.

– Значит, будешь делать, что мы скажем, так? – проговорил Иннокентий, и все три разбойника вышли из своих укрытий в траве.

Их внешний вид – особенно одежда – заставил сердце Мартина пропустить удар. Хоть белые балахоны и покрывали пятна, сам покрой был явно заимствован у облачения понтифика, а над прикрывавшими лица масками возвышались шапки, которые иначе, чем богохульными, назвать было нельзя. В измученной душе священника всколыхнулось негодование, и он неуверенно поднялся на козлах.

– Кощунство! – возопил, дрожа от праведного гнева, Мартин. – Как вы посмели?

– Полегче, старик, – отозвался Климент, направляя на священника лук, пока Урбан с Иннокентием обходили фургон с боков.

– Глумитесь над тем, кто правит на сей земле?!

На заскучавших лошадей шлепнулся комок мокроты.

– Не может быть, чтобы нас всех одинаково звали! – заметил Урбан. – Так что, давай скажем, «тех, кто правил». Так?

– Мы – Дорожные папы, – объявил Иннокентий с другой стороны фургона, – и ты, священник, лучше прислушайся к нашей мудрости.

– А то отлучим от Церкви! – пригрозил Климент, у которого руки дрожали от напряжения, необходимого для того, чтобы удерживать лук натянутым.

– Смерть, – неистовствовал Мартин, – смерть пришла за вами, богохульники!

– Мы у вас просто заберем все деньги, какие есть, а об этом беспокоиться не будем, если вы не против, – отозвался Иннокентий.

– Еще двое внутри, – крикнул своим товарищам по ту сторону экипажа Урбан, а затем обратился к фургону: – А теперь вылезайте быстренько, не то мы вас поджарим!

Иннокентий остался с Климентом спереди, а Урбан пошел назад, нацелил лук на прикрытый пологом вход и принялся ждать Бенедикта, который только что выбрался на мост. Последний папа побежал к нему, но что-то в его походке заставило Урбана оглянуться. Ровно в этот момент Бенедикт остановился, полы его балахона разошлись, и наружу высунулся арбалет. Только теперь Урбан заметил, что из-под маски торчит медно-рыжая борода.

Переодетый в костюм человека, которого только что убил, Гегель выстрелил в живот уставившемуся на него разбойнику. Урбан пошатнулся, отступил на шаг, свалился с моста, выронив оружие, и выл всю короткую дорогу до воды. Иннокентий развернулся и приготовился стрелять, но болт Манфрида, выпущенный с мелководья под мостом, вошел папе под мышку, разорвал мышцы и прошил сердце. Стрела Иннокентия пустилась в полет, когда его труп повалился набок, и Провидение направило ее в полупустой бочонок пива на козлах. Он и так шатался, а теперь свалился на мост и покатился к краю.

На дороге остался один Климент, но в план Гроссбартов вкралось внезапное осложнение, когда женщина в фургоне запела. Мартин заорал на Климента, который отреагировал на окружающий хаос выстрелом в священника. Гегель бросился на него из-за фургона, неуклюже вытягивая кирку из-под мешковатого белого балахона. Манфрид увидел, как бочонок с пивом плюхнулся в воду поблизости, и головой вперед нырнул за ним, хотя не умел плавать.