Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

Конечно, он был итальянцем, а Италия уже продемонстрировала диктатору, что является великой державой; но Колеони вспомнил, что тогда речь шла о моряке, за чью жизнь, оборванную залпом правительственных войск, Флориано заплатил сто тысяч мильрейсов. Однако он, Колеони, не был моряком и не знал, что последует за его арестом. Станут ли итальянские дипломаты хлопотать о его освобождении?

Впрочем, когда временное правительство выпустило известный декрет о натурализации, он не стал отказываться от своего прежнего гражданства. Нельзя было исключать, что либо мятежники, либо правительство предпримут действия в этом смысле: к нему потеряют интерес или же его препроводят в знаменитый Коридор № 7 Исправительного дома, превращенного одним волшебным росчерком пера в государственную тюрьму.

В ту пору повсюду царил страх, так что свои чувства он поверял лишь дочери: зять все больше превращался во флорианиста и якобинца, постоянно отпуская бранные слова в адрес иностранцев. Доктор Боржес оказался прав: власти проявили к нему благосклонность. Он был принят в больницу Санта-Барбара, на место врача, уволенного с государственной службы: того заподозрили в посещении друга, брошенного в тюрьму. Но больница располагалась на одноименном острове посреди залива, напротив квартала Сауде, а Гуанабара все еще оставалась в руках мятежников. Таким образом, доктору нечего было делать: он хотел было поучаствовать в лечении раненых, но власти пока что отказывались от его услуг.

Дома были только отец и дочь. Армандо отправился в город, чтобы прогуляться и засвидетельствовать свою преданность правительству, побеседовав с самыми отъявленными якобинцами из «Кафе ду Рио» и не преминув пройтись по дворцу Итамарати: там его могли увидеть адъютанты, секретари и другие лица, имевшие влияние на Флориано.

Ольга встретила Куарезму с тем странным чувством, которое крестный внушал ей в последнее время: оно еще более обострялось, когда тот рассказывал о военных буднях своего отряда, о свисте пуль, выстрелах с лодок — просто и естественно, словно речь шла о празднике, состязании, развлечении, где людей отнюдь не поджидала смерть. К тому же он выглядел озабоченным, и его слова постоянно выдавали уныние и упадок духа.

И действительно, в душе майора поселилась заноза. Полный искреннего воодушевления, он не ожидал, что Флориано так отнесется к его советам относительно реформ: это противоречило его представлениям о диктаторе. Он отправлялся на встречу с Генрихом IV или Сюлли, а увидел президента, который назвал его «мечтателем», оказался неспособен оценить размах его планов и даже не стал их рассматривать, отстранившись от дел государственной важности, словно это не он возглавлял государство!.. И ради этого человека он, Куарезма, отказался от домашнего спокойствия и рисковал собой в окопах? И ради этого человека погибло столько людей? Имел ли он право распоряжаться жизнью и смертью своих соотечественников, если не интересовался их судьбой, не стремился сделать их жизнь изобильной и счастливой, а страну — богатой, не заботился о развитии сельского хозяйства и благосостоянии крестьян?

Временами подобные мысли порождали в нем смертельное отчаяние, гнев на себя самого. Но затем он начинал думать так: маршал находится в сложном положении, сейчас он ничего не может, но позже наверняка возьмется за это… Так он и жил, одолеваемый мучительными сомнениями, следствием которых были озабоченность, упадок и уныние. Все это крестница читала на его лице, отныне омраченном. Но вскоре Куарезма перешел от рассказов о военной жизни к цели своего визита.

— Которая из них? — спросила крестница.

— Вторая. Исмения.

— Та, что собиралась замуж за дантиста?

— Да, она.

— А-а-а!..

В это «а-а-а», протяжное и глубокое, она вложила все, что хотела сказать по этому поводу. Она понимала, в чем состоит горе Исмении, но при этом лучше Куарезмы осознавала его причину — вбитое в голову каждой девушки представление о том, что нужно выйти замуж любой ценой: замужество становилось центральным событием и смыслом всей жизни, оставаться незамужней было оскорбительно и позорно.

Замужество больше не связано ни с любовью, ни с материнством: это всего лишь замужество, ничего не значащая вещь, не порожденная ни нашей природой, ни нашими потребностями. Исмения, с ее слабым, ограниченным умом и недостатком жизненной энергии, после исчезновения жениха уверилась в том, что теперь она никогда не выйдет замуж, и все глубже погружалась в отчаяние.

Колеони, полный сочувствия, внимательно выслушал рассказ. В душе он был добрым человеком. Сколачивая состояние, он вел себя жестко и сурово, но, разбогатев, стряхнул с себя жесткость, так как понял: добрым можно быть лишь тогда, когда за тобой стоит та или иная сила.

В последнее время майор, одолеваемый нравственными мучениями, несколько утратил интерес к Исмении; но даже если он не отводил дочери Алберназа особое и постоянное место в своих размышлениях, то все же уделял ей часть доброты, с которой относился к людям вообще.