Печальные тропики

Спустя день, вычерпывая воду из лодок под непрерывным проливным дождем, мы прибыли на пост Пимента-Буэну. Этот пост находился на слиянии реки, которая дала ему имя, и Машаду. Тут проживало около двадцати человек, несколько белых из внутренней части и индейцы различного происхождения, обслуживавшие пост – кабиши из долины реки Гуапоре и тупи-кавахиб с реки Машаду. Они собирались сообщить мне важные сведения. Одни касались тупи-кавахиб, еще диких, которые, на основании имеющихся сведений, считались полностью исчезнувшими (я к этому еще вернусь). Другие относились к неизвестному племени, которое проживало в нескольких днях пути на пироге по реке Пимента-Буэну. Я сразу принял решение изучить это племя, но как? Мне представился благоприятный случай: проездом на посту находился чернокожий по имени Баия, странствующий торговец, любитель приключений. Он каждый год совершал большое путешествие, спускаясь до Мадейры, чтобы запастись товарами в прибрежных складах, а затем поднимался на пироге сначала по Машаду, затем в течение двух дней по Пимента-Буэну. Там по известной ему тропе он три дня волочил пироги и товары через лес, до маленького притока Гуапоре, где мог сбыть свои запасы товаров по очень высокой цене, поскольку этот труднодоступный регион практически не снабжался. Баия изъявил готовность подняться по Пимента-Буэну дальше своего обычного маршрута, при условии, что я заплачу ему товарами, а не деньгами. Хорошая сделка для него, поскольку амазонские цены выше тех, по которым я совершил покупки в Сан-Паулу. Я ему уступил несколько отрезов красной фланели, к которой я испытывал отвращение с тех самых пор, как в Вильене дал ее намбиквара и на следующий день в нее были замотаны с головы до ног все, включая собак, обезьян и прирученных кабанов; правда, час спустя им это надоело, лоскуты фланели были разбросаны в зарослях, и никто не обращал на них больше никакого внимания.

Две пироги, заимствованные на посту, четыре гребца и двое из наших мужчин составляли нашу команду. Мы были готовы к незапланированному приключению.

Нет более захватывающей перспективы для этнографа, чем возможность стать первым белым, проникшим в туземное общество. Уже в 1938 году такая удача могла выпасть только в нескольких регионах мира, настолько редких, что их можно было пересчитать по пальцам одной руки. С тех пор их стало еще меньше. Мне выпал шанс пережить опыт путешественников давних времен, и через него тот переломный для современной мысли момент, когда, благодаря великим открытиям, человечество, которое считало себя цельным и завершенным, получило вдруг, как откровение, послание о том, что оно лишь часть огромной системы. И чтобы познать самое себя, оно должно было сначала рассмотреть свой новый незнакомый образ в том зеркале, осколок которого, затерявшийся в веках, теперь готов был показать свое первое и последнее отражение мне одному.

Быть может, подобный энтузиазм неуместен уже в XX веке? Индейцы из долины Пимента-Буэну были почти неизвестны, и все же я не мог надеяться на потрясение, выпавшее на долю других исследователей – Лери, Штадена, Теве, – которые, четыре сотни лет назад, ступили на землю Бразилии. Нашим глазам уже не суждено увидеть того, что наблюдали они. Цивилизации, которые впервые рассматривали они, развивались иными путями, чем наши, но достигли не меньшей полноты и совершенства, соответствующих их природе. Тогда как общества, которые мы можем изучать сегодня – притом, что невозможно их сравнение с существовавшими четыре века назад, – являются не более, чем их слабой искаженной тенью. Несмотря на огромные расстояния и разнообразных посредников (настолько причудливых, что иногда приходишь в замешательство, когда удается восстановить их цепочку), они были сражены этим чудовищным и непостижимым катаклизмом, которым стало, для этой обширной и простодушной части человечества, развитие западной цивилизации. Было бы ошибкой забыть, что развитие формирует новый облик племен, не менее правдивый и неизгладимый, чем прежний.

Люди, возможно, стали другими, но условия путешествия не изменились за прошедшие века. После унылой езды верхом через плато я отдавался очарованию этого плавания по радующей взор реке, русла которой не знали карты, зато малейшие детали воскрешали дорогие мне воспоминания.