Печальные тропики

Встретив их два года спустя, Рондон убедил такватип перенести деревню на правый берег Машаду, в место, обозначенное как aldeia dos Indios, напротив устья реки Сан-Педру (11°5′ S и 62°3 O) на международной карте мира с масштабом 1:1 000 000. Он считал, что так ему будет удобнее исследовать индейцев, обеспечивать снабжение и использовать их как лодочников. На этих реках, изрезанных порогами, водопадами и проливами, они показали себя искусными гребцами в легких корабликах из древесной коры.

Из записей Рондона я получил описание этой новой деревни, сегодня исчезнувшей. Хижины были прямоугольными, без стен, состояли из двускатной пальмовой крыши, поддерживаемой стволами, врытыми в землю. Около двадцати хижин (приблизительно четыре на шесть метров) были расположены на окружности двадцати метров в диаметре, вокруг двух больших жилищ (восемнадцать на четырнадцать метров). В одном из них жил Абайтара с женами и детьми, в другом – его самый молодой женатый сын. Два старших, холостяки, жили, как все, в периферийных хижинах и, как и другие холостяки, обедали в доме вождя. Между главными и периферийными жилыми постройками располагалось несколько курятников.

Этим хижинам было далеко до просторных жилищ тупи, описанных авторами XVI века, но еще дальше нынешнее положение деревни было от состояния ее при Абайтаре, когда здесь насчитывалось до пяти или шести сотен жителей. В 1925 году Абайтара был убит. Смерть правителя Верхнего Машаду положила начало периоду насилия в деревне, где после эпидемии гриппа 1918–1920 годов оставалось двадцать пять мужчин, двадцать две женщины и двенадцать детей. В тот же год, 1925-й, четверо мужчин (среди которых был убийца Абайтары) пали жертвами мщения, в основном на сексуальной почве. Через какое-то время выжившие жители решили покинуть деревню и поселиться на посту Пимента-Буэну в двух днях пути на пироге вверх по течению. В 1938 году из них осталось пять мужчин, одна женщина и маленькая девочка, говорившие на грубом португальском и, судя по виду, уже смешавшиеся с местным новобразильским населением. Можно было подумать, что история тупи-кавахиб была закончена, по крайней мере, на правом берегу Машаду. Осталась лишь группа неприступных паранават на левом берегу, в долине Риу-Муки.

Однако, приехав в Пимента-Буэну в октябре 1938 года, я узнал, что три года назад на реке была замечена неизвестная группа тупи-кавахиб. Их снова видели два года спустя. И последний выживший сын Абайтары (который носил то же имя, что и отец, и будет отныне так именоваться в данном рассказе), проживавший в Пимента-Буэну, отправился в их деревню. Она была скрыта в глубине леса, за два дня ходьбы от правого берега Машаду, и не было ни одной тропинки, которая вела туда. Вождь этой группы пообещал ему нанести визит со своими людьми в следующем году, что почти совпадало по времени с нашим приездом в Пимента-Буэну. Это обещание имело огромное значение в глазах туземцев поста: страдая от нехватки женщин (одна взрослая женщина на пятерых мужчин), они очень внимательно слушали молодого Абайтару, который рассказывал о большом количестве женщин в незнакомой деревне. Будучи вдовцом на протяжении нескольких лет, он считал, что, наладив добрые отношения с родственными им индейцами, сможет найти себе супругу. Узнав о его планах, я не без труда убедил его (так как он боялся последствий приключения) отправиться со мной в деревню раньше, став моим проводником.

Место, где мы должны были углубиться в лес, чтобы добраться до тупи-кавахиб, находилось в трех днях пути на пироге вниз по течению от поста Пимента-Буэну, в устье Игарапе-Поркинью. Это тонкий ручей, который впадает в Машаду. Недалеко от слияния рек мы заметили маленькую чистую поляну. Она была защищена от паводка, так как берег в этом месте был выше на несколько метров. Там мы выгрузили наше имущество: несколько небольших ящиков с подарками для туземцев и запасы вяленого мяса, фасоли и риса. Мы разбили лагерь, более основательный, чем обычно, – он должен был простоять до нашего возвращения. На это ушел целый день.