Читаем Печальные тропики полностью

Руссо не совершил ошибки Дидро, он никогда не идеализировал естественного человека. Философ не сопоставлял природное и общественное состояние, он знал, что последнее присуще человеку, но оно влечет за собой зло; единственная проблема состояла в том, чтобы выяснить, изначально ли зло присуще государству. Таким образом, получается, что пороки и преступления составляют несокрушимую основу человеческого общества.

Этнографическая наука пытается ответить на этот вопрос двумя способами. Во-первых, она утверждает, что истоки человеческого общества находятся вне нашей цивилизации: из всех, на сегодня известных, она более всего от них удалена.

Во-вторых, выделив ряд общих черт в развитии различных цивилизаций, можно сложить единый прообраз человеческого общества, который, разумеется, не воспроизводится всякий раз и изменяется в ходе истории, но на него и должен ориентироваться исследователь. Руссо полагал, что уклад эпохи неолита (как бы мы назвали его сегодня) – это наиболее близкий человечеству прообраз. С этим можно соглашаться или нет. Я склоняюсь к тому, что Руссо был прав. В эпоху неолита человек изобрел многое из того, что необходимо для поддержания его безопасности. Мы уже видели, почему письменность не стоит причислять к ряду его достижений. Утверждение о том, что она является обоюдоострым оружием, вовсе не означает пристрастия к примитивизму, и это подтверждает современная кибернетика. В эпоху неолита человек научился бороться с голодом и холодом, у него появилось свободное время для размышлений; несомненно, ему еще не удается справиться со многими болезнями, но здесь дело не только в незнании законов гигиены, просто действовал другой механизм поддержания демографического равновесия: эпидемии, которые обеспечивали должный демографический баланс, были не страшнее голода и войн, занявших это место позднее.

В эти мифические времена человек был не более свободен, чем сегодня, рабом его делало одно то, что он был человеком. Он был почти не властен над силами природы, он спасался тем, что предавался мечтам и грезам. Впоследствии они превратились в научные рассуждения: познавая мир, человек приобретал власть над ним; но оказавшись у нас в руках (если так можно выразиться, с «прямой передачи» Вселенной), эта власть сделала нас слишком гордыми, мы постепенно осознали, что человечество очень прочно связано с внешним миром, он сильно воздействует не только на наш образ жизни, но и наши мысли. Выходит, что мы оказались в плену у молчаливой Вселенной, стали ее рабами?

Руссо имел все основания полагать, что для нашего блага было бы лучше, если бы человечество держалось «золотой середины между беспечностью первобытного состояния и тем деятельным образом жизни, к которому приводит нас тщеславие», это состояние было «самым лучшим для человека», выйти из него можно было только по «роковому стечению обстоятельств», этим исключительным явлением (оно было бы единственным в своем роде, хотя и несколько запоздалым) стало зарождение механической цивилизации. Очевидно, что это промежуточное состояние никак не сопоставимо с первобытным, оно предполагает, что человечество уже чего-то достигло. Никакое из вышеописанных обществ не является идеальным, даже «общество дикарей, которое своим существованием доказывает, что человеческий род должен оставаться именно таким, каким был создан».

Изучив племена дикарей, мы не познали таинственный мир природы, не открыли для себя идеальное общество, живущее в глубине леса; однако наши исследования помогли создать некую условную модель социума, не существующего в действительности. При помощи этой модели мы сможем понять, «что именно в образе человека искусственно, что в нем естественно, тщательно изучить, что для него было невозможно раньше, что невозможно теперь и что невозможно в принципе, а также сформировать определенные понятия, с помощью которых мы сможем рассуждать о состоянии современного общества». Я уже писал об этом, когда рассказывал о племени намбиквара, рассуждая о смысле своих исследований. Мысль Руссо опередила время, философ понял, что между теоретической социологией и научно-исследовательскими экспедициями не должно быть разрыва. Естественный человек не принадлежал первобытному обществу, но и не был вне него. Наша задача – обнаружить форму отношений «естественного человека» и социального устройства, вне которых наше человеческое состояние немыслимо. Для этого надо наметить программу исследований «естественного человека» и определить «средство для проведения этих опытов на лоне общества».

Перейти на страницу:

Все книги серии Наука: открытия и первооткрыватели

Не все ли равно, что думают другие?
Не все ли равно, что думают другие?

Эту книгу можно назвать своеобразным продолжением замечательной автобиографии «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!», выдержавшей огромное количество переизданий по всему миру.Знаменитый американский физик рассказывает, из каких составляющих складывались его отношение к работе и к жизни, необычайная работоспособность и исследовательский дух. Поразительно откровенны страницы, посвященные трагической истории его первой любви. Уже зная, что невеста обречена, Ричард Фейнман все же вступил с нею в брак вопреки всем протестам родных. Он и здесь остался верным своему принципу: «Не все ли равно, что думают другие?»Замечательное место в книге отведено расследованию причин трагической гибели космического челнока «Челленджер», в свое время потрясшей весь мир.

Ричард Филлипс Фейнман

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

Андрей Юрьевич Андреев

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука