Печальный контрапункт светлого завтра

Записная книжка Куорлза содержит ключ и к пониманию композиции романа. Еще в 30-е годы некоторые критики отмечали, что в «Контрапункте» Хаксли пользуется своеобразным монтажом, заимствуя этот прием у кинематографа, схожие поиски и примерно в то же время ведет в США Дос Пассос. Однако в записной книжке Филипа Куорлза есть недвусмысленное указание на то, что Хаксли строит свой роман по законам музыкальной композиции, а именно по правилам контрапункта: «Ввести в роман романиста. Его присутствие оправдывает эстетические обобщения, которые могут быть интересны — по крайней мере для меня. Оправдывает также опыты. Отрывки из его романа будут показывать, как можно о том же событии рассказывать другими возможными или невозможными способами. А если он будет рассказывать отдельные эпизоды того же сюжета, который рассказываю я, — это и будут вариации на тему. Но зачем ограничиваться одним романистом внутри моего романа? Почему не ввести второго — внутри его романа? И третьего — внутри романа второго? И так до бесконечности, как на рекламах Овсянки Квакера, где изображен квакер с коробкой овсянки, на которой изображен другой квакер с другой коробкой овсянки, на которой и т. д. и т. д. В (скажем) десятом отражении может появиться романист, излагающий мой сюжет в алгебраических уравнениях или в терминах изменения пульса, давления крови, секреции желез и быстроты реакции».

Легко заметить, что именно таков принцип композиции в «Контрапункте». Ясно также, что Хаксли немало размышлял над возможностями различных экспериментальных форм повествования. Не будет преувеличением сказать, что постмодернисты 70-80-х годов XX века активно развивают многие высказанные им идеи, в том числе и идею процитированного краткого отрывка.

Строя «Контрапункт» как последовательность эпизодов, не имеющих единого сюжетного стержня — вспомним «Желтый Кром», — Хаксли получает возможность показать своих персонажей в разных ракурсах и с различных точек зрения. После эпизода, в котором два персонажа разговаривают о третьем, следует эпизод, где действует этот третий[2]. Прием этот очень эффективен как раз для раскрытия характеров персонажей сатирических, обязательного для них противоречия между видимостью и сущностью.

Но записная книжка Куорлза и название романа помогают понять не только, так сказать, композиционно-лабораторную технику Хаксли. В названии воплощена сама сущность «романа идей», столкновение разных мировоззрений, жизненных позиций, точек зрения[3]. В записной книжке Куорлза содержится немало свидетельств напряженно продолжавшихся идейных исканий писателя. Очевидно, что внимание Хаксли все чаще переключается с социальной природы человека на биологическую. Черты животных в облике многих персонажей «Желтого Крома», служившие тогда чисто художественным приемом, заменяются теперь аналогиями в моделях поведения. Человеческие поступки получают либо биологическое, либо психоаналитическое обоснование, как в образе Спэндрелла, иллюстрирующего фрейдистский «эдипов комплекс».

Еще в первом романе Хаксли один из героев — провидец и парадоксалист Скоуган — рассуждает о будущем «Разумном Государстве». И уже здесь возникает один из основных мотивов творчества Хаксли — скептическое отношение к научно-техническому прогрессу и пессимистический взгляд на будущее. В обществе будущего Скоуган предвидит три четко разграниченных класса: направляющую интеллигенцию, энтузиастов и стадо; механизацию и автоматизацию, манипулирование сознанием и… отсутствие места для поэзии, для искусства.

Идеи Скоугана, изложенные в «Желтом Кроме» на нескольких страничках, станут центральными в романе «О дивный новый мир».

Этот роман Хаксли принадлежит к жанру «антиутопии», своеобразной разновидности «утопического романа», только с «обратным знаком» изображающего не торжество, а несостоятельность идеального общества будущего, построенного по «разумному» плану.

Англия дала имя самому жанру утопии и первый образец утопического романа в творчестве Томаса Мора. Англия же дала и первые образцы антиутопии. Не следует забывать, что создателем первого мрачного видения будущего на рубеже XIX–XX вв. был Герберт Уэллс, автор романа «Машина времени» (1895).

Хаксли и Уэллса в свое время сравнивал английский критик Ральф Фокс: «У Хаксли… есть много общего с Уэллсом, та же страсть к идеям, придающая жизненность его книгам, которую они никогда не приобрели бы от выведенных в них персонажей, тот же интерес к науке и та же неспособность прийти к какому-нибудь удовлетворительному заключению относительно упрямых фактов современной деятельности. Он, по существу, является тем, чем стал бы Уэллс, если бы он вместо начальной школы в Бромли и Южного Кенсингтона окончил Итон и Оксфорд»[4].