Печальный Пастатов

– Сейчас приду – уходя восвояси

– Вот, гады! Пользуются положением-

И сделав робкое на лице движение:

– Нестеров Петр Афанасьевич, меня звать.

А кстати, хотите, чего не будь, взять?

Есть и хлеб у меня, и вилы, и корова!

Вы новенький.… И не знаете, здесь дела – суровы:

Целую ночь, надо ехать до города

Пока едешь и умрешь от голода!

– Нет спасибо. Пока не забота.

– Уважаемый, э ж моя работа

Скидку, как доктору дам! – До-сви-да-ни-я!-

Уходя, да на прощания:

– Попейте эту микстуру! И сейчас.

Два раза в день. Тридцать коп. с вас.

Но это, все – же потом.

К дядюшке продукты оптом…-

Кричит Пастатову в след:

– Берите яйца, сделаете омлет!-

На пороге у Пастатова попался Коровин:

– Куй железо, пока горячо!– он молвил

Пастатов устал от этого дня:

– Ну и дела, ну и дела.-

Скинув одежду, лег он в постель

«Что, что, что? Мне делать, теперь…

И дядюшки, чего- то не видать,

Не собирается он, обратно приезжать»-

Блуждало в его мыслях,

Подумывая о поездке, поиски смысла.

За окном Коровин пел песню:

– Как хорошо! Если честно!

И жизнь безгранична! Ого!

Эх! Как все хорошо!-

Видно Коровин сочинял на ходу:

– Ду, ду, ду, ду. Ду!!!

Пастатов улыбнулся, взглянул в окно:

Коровин нес ящик с апельсинами, и красное лицо

Говорило о большом торжестве!

– Бог ты мой, завидую тебе…-

Прошептал Пастатов, вздыхая,

Закрыл глаза, и образ воспылает

И будто видит он сон,

« – Бог ты мой… Я Пастатов, влюблен!».

Что день, ни день. Он все грустит

И все о ней, он шепотом молвит.

Что дождь, польет как из ведра,

Что солнце, печет уж и с утра,

А он сидит и что-то пишет,

Вопросов нянюшки не слышит.

То капнет у него слеза,

Ни кто и не увидит. Тьма.

Прошла неделя, еще одна теперь

И не откроется из темной комнаты, та дверь

А дядюшка все не едет домой,

А в мечтах всплеск наполнен добротой.

И пишет свои мысли, слова: «люблю».

Пишет.… От того что, передать то и не кому…

С нянюшкой все же не сдружился,

А лишь сплетням ее, удивился…

Таким людям не доверял чувства,-

Ненужное занятие и пусто…

– Где же, ты? Моя не моя…-

Шептал он, плача и рыдая,

С тоской своей играя.

Сходит Пастатов с ума,

Зайдут к нему «новые» друзья,

А нянюшка дает один ответ:

– А хозяина то нет. И его нет.-

Так как молчит Пастатов, плачет,

Смеется, с мыслями дурачит.

Вот так и месяц, грустно, шел

«Печальному» Пастатову, было это – ноль.

Похудел Пастатов, весь оброс

Забыл интелегентность, с чем он рос.

Устал он жить в забвении своем,

Читать книги начал: о любви, о том, о сем.

В старика, мигом, превратился

Не узнавал в отражении, дивился.

И вот: и утро новое настало,

«Бородатому» Пастатову, было мало

Что он книги только читал,

Не говорил ни с кем, молчал.

И тут ему захотелось; Мудрецовых посетить,

И опять ушел в себя, опять с этим жить…

Вдруг, дверь в спальню открылась

И лицо знакомое, появилось,

Но племяннику его, было все равно:

Не жил, не был – как существо.

Он раньше, бывало, тосковал,

А тут новую жизнь начал…

– Племяш! Ты чего? Не понимаю…-

Склонился над лежачим на кровати, обнимает.

– Плохо дядюшка. Больно мне.

Не жить, не быть. – Да ты, не в себе!

Анечка! Доктора, скорей же сюда!

– Нет, дядюшка. Не болезнь моя

Это называется по-другому,

Не так, а по-иному…

– Так что же, все-таки с тобой?

– Дядюшка! Долго не ехал домой…-

Говорил как умирающий человек.

– Прости, племяш!– дав ответ,

Громко заплакал.

– Не надо, дядя. Я свое, откапал.

– Анька! А ты, чего не уследила?

– Да я то, чем навредила?!

– Она не виновата. Я виноват.

Случилось: я своей жизни – гад!

– Племяш! Чего ж, ты! Чего говоришь?

Сам доктор, заболел, то бишь…

– Дядюшка оставь меня, я посплю.

А болезнь, я свою знаю…

Пройдет время, я сам подлечусь.-

Дядя оставил его грусть.

Переодевшись, пошел в его комнату.

Сидел и слушал спящего хрипоту.

– Анька! И давно это у него?

– Давно! Сударь, давно!-

Отвечала шепотом, ему:

– Не виновата, я! Не услежу.-

Так весь день дядюшка в комнате сидел,

– Евгений Петрович, господин ладом и не ел.-

Говорила Анечка шепотом с порога.

– Вижу, похудел он, строго,

Кто приезжал, за время, моего отсутствия?

– Коровин был, Мудрецовы возлагали присутствие,

Продавец, поп Алексий захаживал,

За милостивой, спрашивал.

Я с копилки дала ему руб.

Муки дала, ему пуд.

– Больше, ни каких, не было гостей? –

В тот миг Пастатов захрипел сильней.

Наутро он вскочил, ни свет ни заря,

Дядя спал: видел сна.

– Дядюшка, дядюшка. Вставайте!

Только меня, вы не ругайте!

Все это время, я видел сон!

Все это время! Был влюблен.

– А сейчас!?– открыв глаза:

– Как вы чувствуете, себя? –

Пастатов лег опять в кровать:

– Моего чувства, мало вам, это понять…

– Аль не у Мудрецовых дочурка Света?

– Да, дядя! Именно она. Свела с ума, разума нету.

О, больно! Дядюшка, мне жить! –

Зарыдав, начал он слезы лить.

– Ох, племяш. Я ведь и не знал

Что влюбленным, ты вдруг стал.

– А ты, дядюшка, почему не приезжал?

– Болен был…– вроде и начал

– Чего ж, дядюшка, замолчал?

– Чего говорить? Рассказывать, нечего мне…

Давай лучше, подумаем: что же делать теперь?!

А ты, племяш, не пробовал: письмо написать?!

– От стыдобы.… Своей… как сказать?..

– Немедленно, отправлюсь к ним.

Узнаю дела. Как живет жена, как господин.

Не боимся! На долго тебя, не оставлю и поныне

Расскажу «историю любви» господина!

И обратно в тот миг, поеду я!