Печать дьявола (СИ)

С утра того прекрасного воскресного дня, когда он увидел нож, вонзённый в сердце Лили, Сиррах ощутил странную свободу, точно с рук и ног его упали кандалы. Он с изумлением почувствовал родниковую свежесть осеннего воздуха и точно вобрал в лёгкие бездонную глубину осенних небес. В повороте головки Эстель ему померещилось колебание цветка глицинии, а в криках улетающей птичьей стаи зазвенели скрипки. Пытаясь скрыть непостижимое внутреннее ликование, он во время сумбура с трупом, ни на отпевании, ни на похоронах Лили не задумывался о причинах происшедшего. Слова Хамала его тоже ничуть не обеспокоили.

Когда за ним пришла служанка Эстель, он, глядя на убывающую луну среди алмазной россыпи сияющих звезд, поймал себя на странном повторе трёх строк и попытке подобрать к ним четвёртую. Поняв, что сочиняет стихи, Риммон на мгновение смутился, и даже слегка покраснел, но звенящее счастье продолжало распирать его и, улыбнувшись, он решил записать стихотворение. И вот -- чудеса продолжались! Он снова был рядом с любимой, которая сама, сама послала за ним! Счастье распирало Сирраха.

Риммон горячо поддержал идею обыска, хотя, надо сказать откровенно, поддержал бы любую идею, позволявшую ему быть поближе к Эстель. Сибил сказала, что в комнате покойной могло остаться что-то, указывающее на её убийцу, и Сирраху эта мысль показалась вполне разумной. Почему бы нет?

Они закрыли засовом наружную дверь и приступили к задуманному. Открыть дверь спальни Лили оказалось делом несложным: Риммон только слегка налёг плечом на дверной косяк, и дверь распахнулась. Спальня выходила окном во внутренний двор, и огромный вяз, хоть с прореженной по осени листвой, почти не пропускал в неё свет. Сибил принесла и зажгла лампу. Они осмотрелись.

Кровать под балдахином. Шкаф. Комод. Маленькое трюмо с зеркалом в бронзовой оправе. Удивляло только количество пыли на комоде да большая, слишком уж заметная паутина возле окна над кроватью. Риммон подумал, что покойница могла бы приказать придать своей комнате и более жилой вид, но вспомнив, что ночи она предпочитала проводить в чужих спальнях, решил, что ей и впрямь незачем было утруждать служанку. А может, паук успел похозяйничать здесь за то время, когда Лили уже покоилась в могиле?

Риммон деловито выдвинул ящики комода, а за ними -- ящик туалетного столика. Распахнул дверцы шкафа. Эстель и Сибил осторожно заглянули внутрь. Шкаф был набит платьями, комод -- обувью, а туалетный ящик -- флаконами и коробочками косметики.

Риммон тоже с изумлением оглядел трюмо Лили. Баночек и скляночек там было несметное множество. Зелёная фарфоровая чашечка со шнудой, белым кремом, который на щеках под воздействием воздуха сначала розовеет, а позже делается пунцовым и создаёт эффект яркого румянца, была опрокинута. В пузырьках, инкрустированных ракушками, светились лаки: японский золотой и афинский зелёный, цвета шпанской мушки, способные менять свой оттенок в зависимости от концентрации. Всюду беспорядочно громоздились баночки с ореховой пастой, восточными притираниями, маслом кашмирской лилии, а также бутылочки с земляничным и брусничным лосьонами для кожи лица. Рядом стояла китайская тушь и розовая вода. Вперемешку со щётками для массажа из люцерны валялись разнообразные приспособления из кости, перламутра и серебра наподобие щипчиков, ножничек, скребков, растушёвок, лент, пуховок, чесалок и кисточек. О, le femme, le femme...

Риммон мысленно спросил себя, не подсыпала ли ему эта бестия какую-нибудь мерзейшую отраву в ту памятную ночь, но присутствие Эстель мешало его размышлениям на эту тему. Странно, но тягостное чувство, возникшее тогда и томящее всё это время, отпустило его именно в день смерти этой бесовки. Случайно ли это? Но и об этом думать было некогда. Сиррах помог отодвинуть полог кровати, она заглянула в сундук и осмотрела подоконник. Там не было ничего особенного. Сибил же методично обшаривала все закоулки комнаты и только покачивала головой.

Но до чего всё же хорошо, что Лили прикончили! Риммон, любуясь Эстель, с трудом подавил распиравшее грудь ликование. Раньше у него темнело в глазах при одном воспоминании о Лили, при виде её накатывала волна гневного отвращения, но, влюбившись в Эстель, Сиррах получил ещё один повод опасаться рыжей бестии и вздрагивал при одной лишь мысли, что Эстель может стать известно о его отношениях с Лили. Это, он понимал, чести ему в глазах синьорины ди Фьезоле не сделает. Но смерть рыжей чертовки избавила его от этих опасений: теперь он мог быть твёрдо уверен в сохранении тайны. Сам же он ни сонным, ни пьяным никогда не проговорится, в этом-то Сиррах был уверен.

Настроение Риммона улучшалось с каждой минутой.

-- Нашли что-нибудь? -- мелодичный низкий голос Эрны Патолс, подпиравшей дверной косяк, заставил всех вздрогнуть.

Первой пришла в себя Сибил.

-- Скорее, чего-то не находим, -- Риммон, Эстель и Эрна молча смотрели на неё. -- Где она могла хранить свои бриллианты? Их нигде нет.