Печать дьявола (СИ)

Морис де Невер надолго замолчал. Смерть Виллигута, столь необъяснимая и внезапная, выбила его из колеи. А перед Хамалом, ошеломлённый и растерянный, он чувствовал себя совершенно беззащитным, точно голым. Он понимал, что своими язвительными выпадами тот мстит ему за догадку о его удивительных способностях, и в то же время ему почти нравилось слышать от Гиллеля то, в чём он едва смел признаться самому себе. Морис ощущал какой-то мучительный нарыв в душе, и безжалостные слова Гиллеля вскрывали его, точно скальпелем. Но, хотя Хамал безошибочно читал самые потаённые его мысли, он не видел того, что было подлинной мукой Невера. Этого не видел никто, и сам Морис, пытаясь постичь причины своей скорби, угнездившейся в сердце в последние месяцы, тонул в липких и зловонных пучинах, терялся в тёмных провалах и смрадных безднах своей души.

-- Да. Вы, наверное, правы. -- Он сжал руками виски. -- Но я не могу с этим покончить. Я слаб, -- его лицо исказилось, он потерянно и жалко улыбнулся. -- Эммануэль сказал бы, что я слабостью оправдываю собственную похоть.

-- О, вы, я вижу, уже судите себя его словами, -- усмехнулся Гиллель.

-- Он -- единственное, что мне по-настоящему дорого. Он ... -- лицо Мориса странно напряглось и застыло, -- он умеет любить. Вы говорите, я не хочу, чтобы меня любили? Может быть. Не знаю, чего я не хочу. Но знаю, чего хочу, я хочу -- любить. И знаете, Хамал, если Эммануэль останется со мной, я... научусь любить и я -- найду Бога.

-- Бога?... -- Хамал странным, долгим взглядом пронзил Мориса де Невера. -- Я где-то слышал, что интерес к богоискательству уже есть действие Бога в человеческой душе. Я же как-то о Боге не думал. -- Он умолк, потом снова заговорил. -- А знаете, мне понравилось, что вы в ответ на мои попрёки не прибегли к излюбленному аргументу подлецов: "А вы-то, мол, сами!" У вас и в мыслях того не было. Спасибо. Ведь должен признаться, мои собственные представления о женщинах -- куда пакостнее ваших. Скоро сам остановлюсь на целомудренном детском самоудовлетворении, ей-богу... -- Он вздохнул. -- Но поверьте, Морис, знай вы, подобно мне, мысли самих женщин, -- Хамал помрачнел и перешёл на шёпот. -- Этот мерзавец Нергал, волкодлак чёртов, -- просто свинья, но в последнее время я действительно способен быть мужчиной только в кромешной темноте. Не могу возбудиться, читая, что она думает. Это мерзость, Морис. Хочется изнасиловать и избить.

Морис поднял глаза на Гиллеля.

-- Вы это серьёзно?

-- Да, но, боюсь, эти потаскушки только об этом и мечтают.

Невер торопливо перебил его.

-- Да нет же, Гиллель, я о Нергале. Почему... волкодлак?

-- Что? А ...-- Хамал зевнул. -- Да. А вы и не знали? Да, уверяю вас, он -- оборотень-вервольф, а Мормо -- вампир.

Морис де Невер вздрогнул и побледнел.

-- Вы...ш-ш- шутите?

-- Да нет. С чего бы? -- Хамал недоумевал, совсем забыв, что не все читают мысли собеседников. -- Но вы не бойтесь -- они не безумны и понимают, что афишировать подобные склонности здесь опасно. Они удовлетворяют свои аппетиты за пределами замка. В этом смысле просто остерегитесь выходить из Меровинга в полнолуние -- и только. Это не сущностно. Но вы сбили меня. Я же о другом.

Побледневший Невер медленно приходил в себя. Сомневаться в истинности сведений Хамала оснований не было, но сами сведения своей неординарностью завораживали и ошеломляли. Гиллель же продолжил было рассказ о своих мужских проблемах и женских мерзостях, но, неожиданно взмахнув рукой, перебил себя.

-- Тьфу! А ведь до чего странно! Стоит двум мужчинам сойтись вместе, с чего бы ни начался разговор, обязательно свернут на баб! Но не могу не поведать вам забавнейшую историю одной девственницы, -- продолжал он. -- Услышал летом от одного знакомого в лупанаре. Пока не забыл. Впрочем, это настолько прелестно, что, надо полагать, запомнится. Так вот, дочь одной разбогатевшей дамы полусвета промышляла в течение семи лет -- с тринадцати до двадцати -- любопытным промыслом, позволяющим сохранить невинность, умудрившись при этом пропустить через... м-м-м... задний проход свыше тысячи мужчин. Желающие находились постоянно, несмотря на немалую цену. Закончилось всё пышным бракосочетанием с состоятельным джентльменом, которому в дар была принесена непорочность и солидное приданое, заработанное в поте м-м-м... известного места. Приехавший поздравить новобрачных старший брат молодожёна с изумлением узнал в невестке привычный объект своих... высоких чувств, стоивший ему к тому же солидной части семейного капитала. Он пригрозил новой родственнице, что выдаст её мужу, и принудил к бесплатному оказанию ему прежних услуг. При этом, заметьте, был настолько порядочен и благороден, что никогда не покушался на то, что принадлежало брату как мужу. Всплыло всё случайно. Проболтался старый камердинер, неоднократно наблюдавший всю церемонию через замочную скважину гардеробной. В чудном мире живём, в чудном, ей-богу! В нём -- если девственницы, то ложные, а если педерасты, то, как назло, настоящие. Да-да. Мир de vrais pedes et fausses vierges.