Печать дьявола (СИ)

Морис де Невер вдруг поймал себя на том, что, несмотря на проговариваемые собеседником пошлости, он любуется Гиллелем. Густые чёрные кудри, словно руно, обрамляли бледные впалые щеки, а громадные, широко расставленные глаза под тяжёлыми складками век искрились каким-то загадочным потаённым блеском. Древняя, даже не голубая, а скорее, индиговая кровь пульсировала в этих венах, гнетущей мудростью Екклесиаста веяло от этого лица. Даже линии носа с причудливо вырезанными ноздрями напоминали Морису буквы иврита. Он подумал, что такое лицо могло быть в юности у Христа, если бы ни это странное, инфернальное свечение глаз.... Или -- у Иуды, если бы ни глубина в чёрных провалах зрачков, казавшаяся свободной от зависти и предательства, и вообще -- лишённой человеческих чувств. Морис отметил про себя, что Хамал, оказывается, развращён и искушён ничуть не меньше, а, возможно, и куда больше его самого, но эта мысль мало его утешила.

-- Но хватит. Действительно, что я всё о мерзостях? -- прервал сам себя Хамал. -- Судя по вашим мыслям, я кажусь вам отродьем дьявола, n'est-ce pas? Боюсь, что равно не гожусь ни на роль Христа, ни на роль Иуды. Если ваше амплуа premier amoureux вполне определено, то я своё ещё не нашёл, -- лицо его порозовело.

Гиллель был польщён мыслями Невера и окончательно перестал сожалеть, что его тайный дар стал известен им с Ригелем. Это, в принципе, не страшно. Он знал, что его не выдадут, а, кроме того, у него впервые появились собеседники, от которых не нужно было таиться и обдумывать в разговоре каждое слово. Но с Ригелем полная откровенность была немыслима, с Невером же скрывать себя и свою сущность нужды не было. Хамал потому и был столь словоохотлив сегодня. В кои-то веки можно было выговориться.

Кроме того, и он с благодарным чувством отметил это, ни у Невера, ни у Ригеля никогда даже в мыслях не мелькало ничего антисемитского. Сейчас, неожиданно осознав, что нравится Морису, Гиллель был смущён и растерян. Он не привык читать в мыслях собеседника хоть что-то лестное для себя.

Он улыбнулся и расслабился.

-- Однако вы не ответили давеча на мой вопрос. О l'Air Epais.

-- Ну, вы тоже не блеснули красноречием. Я о нём читал в нергаловой книге, а после мы с Ригелем случайно на него натолкнулись, -- Морис коротко рассказал об их ночном приключении. -- А вот вам-то откуда всё известно? Стояли внизу у гроба и подпевали? Я пытался разглядеть участников, но эти чёртовы маски и мантии...

Хамал насмешливо покачал головой.

-- Не трудитесь, Морис. Меня там не было. Я прочёл всё по мыслям Нергала и Мормо. Их мысли, особенно с перепоя после Чёрной мессы -- о, это Песнь Песней! Нет, дорогой Морис, -- покачал головой Хамал, -- сам я -- плохой адепт вашего христианского Бога, но это не основание для целования зада вашего же христианского дьявола. Азазеллу -- козлы. Не понимаю, почему я должен быть в их числе? Назовите это гордыней, но я не считаю себя глупцом. Иногда даже являю проблески подлинного интеллекта... -- Хамал, уже порядком пьяный, вдруг прервал себя. -- Кстати, вы заметили странность...

-- Странность? -- подхватил Морис.

-- Да, назовём это так. На курсе вообще нет глупцов. Дьявольские духовные искажения -- есть и, боюсь, тут мы с вами -- не исключение, а вот глупцов нет. А жаль, кстати. Глупец не умеет скрывать свои пороки, умный же превратит их в основополагающие принципы, оправдывающие любую подлость. Вам будет трудно поверить мне, Морис, но покойник Виллигут был весьма умён, и если бы его ум не состоял на службе у его же содомских прихотей, он был бы даже опасен. К тому же... вы не знаете немецкий?

Морис отрицательно покачал головой.

-- Я-то сперва предположил, что его родовая фамилия переводится как "добряк Вилли", а оказывается, я сужу по экслибрису на его книгах, в веках она звучала как Willgott -- Бог воли.

-- Бог воли?

-- То есть -- дьявол. Так что для него l'Air Epais был, возможно, обретённой родиной духа.

Морис поморщился. Виллигут, живой или мёртвый, был ему омерзителен.

-- Чёрт меня подери, я признаться, думал, что после того, как Нергал ублажил-таки Генриха, я избавлюсь от его надоедливых приставаний. Что он хотел от меня? Неужто ему Фенрица мало было?

Гиллель неожиданно прыснул со смеху.

-- Тут уж я могу просветить вас в полной мере, мсье де Невер. Нергалу, в общем-то, всегда было абсолютно всё равно, куда ткнуться, но он не содомит и предпочитает женщин. Виллигут надоел ему, и Фенриц сыграл с ним третьего дня изуверскую шутку, велев приготовить на их "любовный" ужин салат с солёными огурцами, молочный коктейль и торт с масляным кремом. Не доверяя проверенным народным рецептам, он заказал в Шаду у аптекаря кварту слабительного, смешал коньяком -- и всем этим угостил Генриха. Цель его была проста -- он просто хотел несколько дней отдохнуть от его навязчивости. Три дня он и отдыхал...

Морис против воли тихо рассмеялся.

-- Родина духа обернулась мачехой?

Хамал кивнул и вдруг помрачнел.