Печать Древних (СИ)

— А где они вообще есть? — Фирдос-Сар оторвался от костра, запустил руку в сумку. — Я с тобой согласен, Каштанчик. Нам крышка. Но не сегодня. Не завтра. Не в этом месяце. Богами всеми, что решили наплевать на треклятый мир, клянусь, ты увидишь солнце. Снова. Совершенно точно. Совершенно, — он улыбнулся, когда произнёс эти слова, будто бы вспоминая что-то светлое, родное. Ирма знала, что он не верил в то, что ей говорил. Пытался взбодрить её, но сам… он слишком много видел, слишком часто встречался с ликом беспощадной смерти.

— Спасибо, Фир, что ухаживаешь за мной, — она посмотрела на него. Сарахид отвернулся. Он увидел в её глазах то, чего боялся.

— Нет проблем, — буркнул он и достал маленький мешочек из сумки. — Раз уж нам умирать… не опуститься ли на самое дно?

— Что это? — Ирма прищурилась.

— Черномара, — он взял доску, высыпал туда немного вещества, схожего по виду с солью. — Дорогая, высший сорт…

— Святая Влыдчица Аромерона, — Ирма даже улыбнулась. — Когда ты успел?

— Когда мы бродили по рынку в городе, — сказал он. — Как это было давно… — сарахид присмотрелся к доске. — До сих пор не принимал, заливал нервы выпивкой… пока с неё был прок.

— Можно и мне? — боль в ноге стала совсем невозможной. Она мечтала забыться. Хоть на чуть-чуть.

— Спрашиваешь! — Фирдос-Сар протянул ей доску. На неё он высыпал треть мешочка.

Ирма дрожащей рукой приняла её и внимательно наблюдала за сарахидом. Он засунул пальцы в соль, смочив перед этим их слюной, черномара опутала почти всю фалангу. Фирдос-Сар отставил мешочек, взглянул в костёр, потом на руку, потом на Ирму и втёр наркотик себе в нос. Остварка сделала точно так же, осторожно, боясь потерять хоть одну песчинку.

Кажется, это наступило почти мгновенно: все чувства вмиг обострились, в глазах на мгновение потемнело, но вскоре этаж разорвался в ярких отблесках магического пламени. Сердце забилось чаще, пропали голод, жажда, страх. Она взяла слишком много, и вскоре костёр превратился солнце, то самое, картина с которым была сокрыта где-то в чертогах памяти. Оно слепило, грело, взращивала свет внутри, где-то в районе живота.

Боль в ноге ушла, и Ирма почувствовала необычайную лёгкость — вот то самое ощущение, когда душа, избавляясь от смертных оков слабого тела, устремлялась в Поток. Безмерная и невозможная свобода, какую никогда не испытать в Цинмаре, свобода от страха, печали, радости… от цели.

Бесцветные потоки энергии менялись, Ирма приобретала черты, что носила в жизни. Свет, ослепительный свет озарил её бледное лицо, а впереди, словно из волшебной неги, выплывали стены белой мраморной крепости, так похожей на забытый ею дом, только в разы больше и светлее. Так Ирма представляла себе Аромерон, чудесный мир, царство Нериды, чьей пророчицей стала королева Аммелит.

Сомнения вдруг остановили Ирму: неужели всё закончилось? Неужели ворвались наёмники врага отряда и перерезали глотки ей и Фирдос-Сару? Тогда то была не смерть, нет. Счастливое избавление, незаметное, безболезненное. Сердце наполняло счастье. Но она не сделала шаг. Ждали ли её, грешную девчонку, забывшую себя, свой моральный облик перед смертью? Или вместо рая, ей предназначались вечные пытки?

Ирма сделала шаг, но это стоило ей больших усилий. Её потянуло вниз, остварка почувствовала, как тонкими струйками она покидала дорогу к Аромерону. Призрачный свет, и что-то тяжёлое сжало шею. Она услышала шелест и громкий женский визг, и всё померкло.

Ирма раскрыла глаза и увидела вместо светлого рая пылающую бездну: алые небеса раскололись и осыпались на поглощённый мраком мир огненными осколками. Леса, высохшие и безжизненные, вспыхивали, словно готовый хворост, а из земли гейзерами брызгала лава. Красные отблески плясали в тенях руин некогда процветающих городов, и над всем этим на холме в ожидании стояли трое всадников, устремив пылающие алой злобой взгляды на Ирму. Лишь тот, что возглавлял их, занимавший центральную позицию, сделал шаг, и в зареве пожаров остварка разглядела очертания его головы, украшаемой зубчатой короной.

Картину заполонили блики, стало так темно, что Ирма начала задыхаться и жадно ловить ртом воздух. В голове старческий голос монотонно растягивал слова:

— Кроваво-красные небеса упадут на головы живущих демоническим огнём, и в мир, разрушенный, порочный, войдут души тех, кто когда-то ворвался в Поток…

Ирма вскрикнула, схватилась за волосы, стало безумно холодно, а конечности словно зажали в тисках и медленно выкручивали, доставляя невыносимую боль.

— Среди руин родится… стальной волей обладая… будет трое, как и их, и лишь один…

Юноша, его душу рвёт демоническое создание, пожираемое страхом и гневом, вспышка ярости рассекает крылатую женщину над руинами, дракон сгорает в собственном огне, мрак опутывает порабощённые души — картина одна за одной мелькает в глазах беловолосой женщины с бледно-мертвенным лицом, вокруг которой лежат мёртвые защитники. Ирма сильнее зажмурилась — расколотая маска, из которой высвобождается ураган, сгорбившийся кровавый силуэт, проливая багровые слёзы, держит её в руках.