Печать Древних (СИ)

Сбоку к зверю неулюже подкрался Хеймерин — помещение с кучей развалин от столов и стульев оставляло мало места для манёвра. Словно змей, он ужалил драконьим мечом гахтара в бок, зверь покачнулся, и тогда Аарон ринулся в атаку. Неизвестно, сколько сил оставалось в старшем драконоборце, раз он решился на такую отчаянную попытку сокрушить смертельно опасного и демонически живучего врага. Чудовище, оперевшись на хвост, устремилось к нему навстречу, не обращая никакого внимания на раны: меч вошёл между лапой и головой зверя с чавканьем, но острые клыки настигли шею драконоборца. Крик Аарона захлебнулся, пламя оросило спину зверя, сжигая там тёмную пелену, и тот откинул тело в Хеймерина, вываливая из нижней челюсти кусок кровоточащего мяса.

Памире, потеряв клинок, нашла в сумраке лук совершенно случайно, стрела сразу легла на его плечи, тетива рассекла пальцы, и ядовитый наконечник впилася в зверя, поразив его чуть выше светящегося в темноте глаза. Гахтар оглушительно взревел, махнул лапой, вырывая древко, и его тень мелькнула в дверном проёме, выходящем на улицу. Хеймерин, вскрикнув от злости, всего на мгновение склонил голову над Аароном и, сжав драконий меч, словно гончая, пустился в погоню.

Памире тяжело выдохнула, наложила стрелу, переводя взгляд с павшего соратника на сжавшегося в углу Сева и окровавленную Беллис, и бегом покинула таверну. Аарон вдалбливал в неё с самого первого дня знакомства — не жалеть соратников, ибо умирать в борьбе со злом — высший долго каждого драконоборца. Она нехотя выучила урок, но всё же горечь поцарапала рунарийку. А горечь рождала месть.

Улицы оказались пустынными: Терамин хорошо, в отличие от некоторых его солдат, выполнял свою работу. След гахтара вывел драконоборцев на главную улицу, где жители в панике разбегались по домам, только завидев несущуюся с безумным рёвом теневую тварь.

Хеймерин послал впереди себя морозный воздух, но гахтар, даже израненный, был стремителен, льдом сковало кисточку его хвоста. Памире присела на одно колено, восстанавливая сбившееся дыхание, выстрелила — промахнулась. Её соратник бежал, не останавливаясь. Зверь направлялся к воротам, через которые драконоборцы прибыли в город прошлым вечером. Памире закинула лук на плечо, побежала по пустой улице вслед соратнику. День уже давно перешёл в вечер, алые сумраки сгущались, и лишь единицы могли попасться на глаза страшному городскому чудовищу, но, если и так, его минуты сочтены.

У ворот стоял патруль из пяти стражников. Двое, увидев приближающийся кошмар, убежали прочь, остальные прижались к стенам, крикнули на смотровую площадку, откуда ответили залпом стрел, спустилась парочка самых смелых. Хеймерин снял цепь с клинка, вонзил его в расколотую плитку площади. Гахтар развернулся, клацнул зубами, его глаза налились ужасной злобой.

— Пора умирать! — крикнул Хеймерин.

Цепь блеснула в алом сумраке, её кончик с хлопком ударил по пасти чудовища, и то сорвалось с места. Хеймерин отскочил, кувыркнувшись, и Памире послала стрелу, что вошла в хребет порождению ужаса. Гахтар не издал ни звука, прихрамывая на переднюю ногу, бедро которой было поражено последним выпадом Аарона. Он осматривал противников — его взгляд задержался на одном из стражников, и тот, выронив копьё, побежал в башню ворот.

Хеймерин взмахнул цепью — промахнулся, и на зверя накинулись стражники. Гахтар скользнул, словно кошка, повалил одного, хрустя его костями и звеня пластинами кирасы, ушёл от удара, распорол шею другому. Памире наложила последнюю стрелу, покрытую ядом, присела, хорошо прицеливаясь — зверь игрался с лучниками, постоянно меняя позицию, переваливаясь с бока на бок. Хеймерин снова выдохнул ледяным огнём, инеем покрылась морда чудовища, с носа его перестала капать чёрная смолистая кровь. Драконоборец выпустил кончик цепи, распарывая зверю морду, и тогда гахтар вцепился зубами в серебристые колечки, дёрнул на себя. Хеймерин упал лицом вниз. Памире выстрелила и громко выругалась — снова промах, будто бы оно чарами отводило таекторию полёта стрелы.

Гахтар рванулся к ней, хрипло дыша. За ним вонзались стрелы стражников ворот, но ни одна не могла поразить цель. Памире отпрыгнула вбок, вытаскивая из ножен короткий меч. Чудовище развернулось, скользнуло к ней, и серебряная цепь, засвистев в воздухе, опутала его шею. Рунарийка обрушила на него меч: гахтар только этого и ждал, набравшись сил, он рывком поднялся на задние лапы, передние выпустив вперёд. Острые крючковатые когти впились Памире в плечо, царапая кости, и удар обрушился сбоку, разрывая кожаную кирасу под рёбрами. Зверь не стал её потрошить, у него не хватило бы времени на такую забаву, и потому он просто откинул рунарийку в столб. Адскую боль заглушил звон в ушах, в глазах заискрилось — Памире поняла, что больше не встанет и запрокинула голову к чудовищу.