Печать Джа

Время шло: тихими голосами, едва слышимыми за дверью, поскрипыванием пола над головой и шорохами в темном углу. Когда вместо жаркого пламени пришел подвальный холод и тело зазнобило, пришлось подняться. Проверил конечности на наличие сломанных костей: вроде цело, не считая опухшей руки — Гаскинс постарался, зараза.

Осторожно переставляя ноги, я начал обход камеры. Вытянув вперед ладони, продвигался на ощупь, скользя пальцами по шершавой поверхности кирпичей. От ледяной кладки закололо в кончиках пальцев. Но это все мелочи, подумаешь, холод. Куда больше заботили голые стены: не было ни многочисленных полок с хозяйственной мелочью, не вбитых в кладку гвоздей со всякой ерундой, вроде веревки. Я и сам толком не понимал, чего ищу. Просто двигался по периметру, ощупывая поверхность.

Помещение оказалось небольшим — вытянутый прямоугольник: двенадцать шагов в длину, шесть в ширину. Никаких закутков и закоулков, только лестница ведущая наверх. Покончив с изучение стен, я переключился на пространство между ними.

Подошва зашкрябала по бетонному полу, поднимая в воздух залежалую пыль. Я чихал, делал мелкий шажок и снова чихал, вытирая выступившие слезы. Хоть бы раз в год поручали слугам прибраться.

Но уже через пару минут я благодарил небеса за всех нерадивых служащих, что существуют на свете. Под ногами звякнул металл, оказавшийся на поверку сломанным фонарем. Я уселся на корточки и принялся копошиться в хламе. Погнутый корпус, острые края разбитого стекла — осторожно… Пальцы наткнулись на проволоку, некогда служившую крепежным элементом. Прекрасно, просто великолепно. Она была настолько тонкой, что попадись в свое время на борту «Оливковой ветви», и не пришлось бы сходить на берег в поисках заколки. Кто знает, как бы тогда все повернулось. Уж точно не сидел бы сейчас на карачках, запертый в темном подвале.

Поднявшись по лестнице, я приложил ухо к двери и прислушался: за стенкой отчетливо тикали часы.

Свет в коридор погашен, поэтому сквозь замочную скважину многого не разглядеть: лишь кусок стены напротив, да контуры висящей картины. Снова сделал паузу, обратившись в слух. Необходимые меры предосторожности в воровском деле. Это только для полных профанов возня с замком кажется тихим делом. Щелчки, металлический скрежет, лязг — слишком громкие звуки в спящем доме. Мне ли этого не знать.

Потому и не тороплюсь. Делаю пару пробных заходов, поднимая один из стопорных штифтов. Замираю, вслушиваясь в тишину, и вновь принимаюсь за дело.

Устройство замка оказалось до того простым, что стало неудобно за беспечного Гаскинса. Хоть бы руки связал для приличия, прежде чем запихивать в подвал.

Механизм сработал и дверь с глухим щелчком открылась. Я осторожно выглянул в коридор. По правую сторону располагалась зала — полукруглое помещение с большими окнами, выглядывающими в сад. Лунный свет очерчивал контуры комнаты, играя бликами на лакированной поверхности мебели. Я даже смог разглядеть подробности, вроде щита над камином и вазы с фруктами на столе.

По левую сторону была темнота. Пускай и не такая непроглядная как в подвале, но все же… Где-то в глубине располагалась прихожая дома с дубовой дверью, ведущей на выход. Верный шанс вырваться на свободу… Хотя какой к осьмипалым демонам шанс. Не подвал держал меня взаперти, и даже не стены дома. Проклятый аркан, невидимым клеймом отпечатавшийся на челе.

Я сделал шаг по направлению к выходу, и нога предательски дрогнула. Кажется, или первые огоньки пламени заплясали на спине? От страха я свалился на пол, свернувшись клубком. Схватился пальцами за первое подвернувшееся: за ножку стула, словно в ней искал спасение. Стиснул зубы, чтобы не завыть от отчаяния, зажмурился и… отпустило. Жаркое покалывание ушло, а я остался валяться на полу, обливаясь ручьями пота.

Проклятые чернецы, играют со мною, что кошка с мышкой. Вам были нужны покупатели — так вот они, приходите и забирайте! Отчего медлите, почему не вламываетесь в дом и не устраиваете погром? Не валите на пол жильцов, не избиваете в кровь, превращая лица в месиво? Куда вы делись, гребаные братья?!

Я с трудом поднялся на дрожащие ноги. Ладонью нащупал спинку стула и судорожно в нее вцепился. Бисеринки пота продолжали скользить по телу. Боги, до чего же страшно, сдохнуть в муках от жаркого пламени. Сам я этого не видел, зато Тишка рассказывал во всех подробностях, как легко занимается тело огнем. Как плавится свечным воском кожа, обнажая шкварчащую человеческую плоть. Как вспыхивают факелом длинные волосы, а лишенные век глаза превращаются в бельма. Сколь быстро обугливаются кости, становясь золой в потухшем костре.

— Если бы поволокли на костер, чтобы ты сделал? — спросил я однажды у Тишки.

— Па-просил па-па…

— П-повесить? — передразнил я заику.

— … па-па…

— По щам отхлестать?