Печать мастера

Есть ли что-то более совершенное, чем тонкая линия, которую кисть ведет, оставляя на листе? Повинуясь движению пальцев, которые повинуются мыслям, которые в свою очередь — просто скользят в океане ощущений.

Этим заданием Коста — наслаждался. Он нарисовал портреты каждого из виденных в первый день учеников — и в половине случаев уловил точно, что составляло внутренний стержень каждого из них.

И в половине случаев ошибся специально.

Ошибся, потому что один из кураторов этого теста напрягся после третьего правильно считанного портрета так, что у Косты волоски на коже встали дыбом от напряжения — ему даже пришлось переложить кисть в другую руку и размять запястье, прежде, чем продолжить рисовать.

Учеников — девятнадцать. Нарисованных портретов — три. И в каждом из трех вариантов он верно уловил суть. Семнадцатый сказал — «делай все, что можешь», но при этом Коста до сих пор слышал, как жалобно звучит в ушах перестук браслетов — «звяк-звяк», когда Пятый сказал — «не показывай всего, что можешь, никогда».

— Ну же? Рисуй четвертый! — поторопил его Учитель.

И Коста нарисовал.

— Неверно! — выдохнул Учитель рядом почти радостно и напряжение сразу спало. — Он не видит «суть» всего!

— Любому камню требуется огранка, — тихо и размеренно произнес старичок в очках с тростью — единственный, кто присутствовал вообще на каждом из его тестов, начиная с первого.

— Боишься, что он нарисует твой и узнает, что ты делал вчера в кустах, «десяточка»?

— Заткнись, Шрам! — огрызнулся Третий из Учителей. — И напрягся бы не только я!

— Не только… — почти беззвучно повторил старичок, приподняв очки и рассматривая Косту с новым, особенно пристальным интересом.

***

Кровь за время «испытаний» у него брали ещё трижды — в большой рабочей лаборатории, которая располагалась под Главным корпусом — ряды столов — ровно девятнадцать, ряды небольших печей — и Коста понял, что именно здесь проходят занятия по Алхимии, предмету, в котором он пока не понимал практически ничего.

Алхимики не сказали ничего нового — есть три зимы до того, как ему исполнится шестнадцать, чтобы пробудить дар и увеличить круг. Если этого не произойдет, Коста навсегда останется слабейшим на Острове.

Наставник так и сказал — «слабейший», нисколько не собираясь щадить чувства нового ученика. Наставники вообще не стеснялись в выражениях, обсуждая его достоинства и недостатки, и постоянно гадая о причинах, по которым Мастер Хо выбрал именно такого ученика — и искали, искали, искали… как драгоценный камень в куче соломы.

Которого там просто не было.

Потому что, если бы спросили его — он бы сказал сразу. Что Наставник Хо никого и никогда не выбирал. Это он приполз к двери лавки, просто не оставив мастеру выбора.

Но его не спрашивали — и Коста — молчал. Запоминал. И слушал.

***

Каждый из «навыков», которые проверяли Учителя оценивался просто — «десять» — это максимум, учить не нужно; «девять» — великолепно, требует огранки; «семь-восемь» — хорошо, нужна индивидуальная программа; «пять-шесть» — это граница, ниже которой ученика следует развивать в этих направлениях только по общей программе.

Что такое «общая программа» — Косте не объяснил никто, зато пояснили, что все ученики на Острове знаний этого потока обучаются уже десять зим — и осталось шесть зим обучения, и что Косте придется догонять и догонять много.

Ему дадут только одну зиму, чтобы учиться и при этот досдать предметы, которые со — ученикам уже зачли. Но он не один такой «отстающий» — последним три зимы назад на Остров попал Семнадцатый номер и…