Печать Раннагарра

Касс задумчиво и долго смотрел Оливии вслед, ощущая как тяжелую болезнь тоску, поселившуюся в сердце после ее ухода. Разговор с ней измучил душу. И Касс не знал, чего ему хочется больше — ударить кулаком в стену, разбить что-то или просто закричать от бессилия и безысходности. Но ни того, ни другого он больше не мог себе позволить. Он пообещал ей…

Ей…

Той, чью судьбу он жестоко изломал рукой гнева и ярости.

Той, от которой теперь зависела его собственная жизнь.

Той, от которой так отчаянно, словно глотка живой воды, желал получить искреннего и такого необходимого ему прощения.

Отдав приказ своим людям быть готовыми к утру, герцог вернулся в дом и, переговорив с Дэррэком, заперся в своем кабинете, в надежде отвлечься от мучающих его мыслей и чувств. Забыться не получалось. Между строчек перечитываемых смет, деловых писем ему чудились ее глаза: небесно-голубые, потерянные, с плещущейся на дне вымораживающей пустотой. И Касс не знал, куда ему деться от этой пытки, чем заглушить рвущую изнутри боль, и как заставить себя не думать о ней — он тоже не знал. Ему не хватало воздуха. Стены дома внезапно стали давящими, угнетающими и тесными. Хотелось сесть на Мрака и гнать его куда-нибудь без оглядки, навстречу ветру, дождю, прошивающим небо молниям, пока над серой нитью горизонта не поднимется алый диск солнца и его желто-горячие лучи не выметут из его опустошенной души извечный мрак.

Тяжело поднимаясь по каменным ступеням особняка, Касс бродил по укутанному вечерней прохладой дому, не зная, где найти угол, в котором можно бы было выплеснуть изводящую его незатихающую боль.

Очнувшись стоящим перед дверью на чердак, Касс удивленно поморщился, сам не понимая, как здесь очутился. Почему-то возникло ощущение, что кто-то неведомый очень хотел, чтобы он оказался именно здесь и сейчас. Бездумно скользнув взглядом по темному полотну двери, герцог толкнул рукой дубовую створку. Заржавевшие петли жалобно скрипнули. Запах пыли и старых вещей ударил в нос, под ногой тяжело прогнулась половица, и вязкая темнота тихо осела на плечи.

— Какого Раннагарра я здесь забыл? — прошептал Касс, медленно поворачиваясь вокруг своей оси.

Комната, наполненная старыми и сломанными вещами, отчего-то напомнила ему самого себя. У него внутри было так же — одни обломки.

Он собрался было уже выйти, когда на рваном покосившемся кресле увидел свою скрипку.

Тонкий смычок одинокой тенью прислонился к подлокотнику, грустно взирая на свою молчаливую, укрытую пылью и паутиной подругу.

В груди у Касса стало горячо и тесно. Теперь он знал, чья душа привела его на чердак. Как и знал, зачем. Бережно, словно бесценное сокровище, он взял в руки инструмент, стирая с него рукавом печать забвения. Задетая струна приглушенно всхлипнула и выжидающе затихла.

Закрыв глаза, Касс уверенно опустил на плечо скрипку. Рука со смычком плавно скользнула по струнам, и в серой затхлой темноте зазвучала удивительная музыка. Тихая и осторожная вначале, с каждым взмахом руки Касса она становилась все громче и сильней, а когда мужчина, отпустив себя, наполнил ее своей невыносимой болью, мелодия, просачиваясь сквозь стены, полетела дальше, наводняя собой еще не успевший задремать особняк.

* * *

Оливия, откинув голову на бортик купели из лазурита, смотрела на танцующие по потолку серебристо-синие блики и думала о том, что покидать теплую, ласкающую ее тело воду, ей совершенно не хочется. Магия небесного камня действовала на охотницу так умиротворяюще, что возникни перед ней сейчас эгрэгор или тот монстр, который бросался на нее из-за завесы, она даже и бровью бы не повела. Печаль и грусть, переполнявшие ее сердце после разговора с Ястребом, тоже куда-то ушли, смытые душистым вересковым мылом и листьями мяты, щедро насыпанными в купель сердобольной Марси. Ей стало легче.

Легче оттого, что герцог не считал ее ответственной за низость Роана и снял груз долга и вины за семью с ее плеч. Вот только обида никуда не уходила. Горькая, мутная, она каждый раз ощущалась привкусом соли на губах, когда в памяти всплывали слова Ястреба:

«Правда заключается в том, что твой кузен и жених убил мою жену и ребенка, а истина… Истина в том, что я не имел права наказывать за это тебя».

— Зачем тогда наказал? — неосознанно прикрыв ладонью метку на плече, скорбно прошептала Ли, потом, опустившись в воду глубже, тяжело вздохнула.

Нужно было выходить. Перед завтрашней дорогой следовало хорошенько выспаться, потому что все остальное уже было готово. Походную сумку она собрала за считанные мгновенья. Навыки мастрима настолько укоренились в девушке, что вытравить их из нее теперь было уже невозможно. Неизменный кожаный корсет с залтаками и короткими ножами она аккуратно сложила поверх приготовленной в путь одежды. Грасси, Марси и Фэлис несколько часов потратили на ее приготовление. Стеганым теплым брюкам, мягкой тунике, толстой вязаной котте и подбитому мехом плащу не страшны были даже первые заморозки, и Ли была бесконечно благодарна девушкам за искреннюю и неподдельную заботу о ней.