Печать Раннагарра

Все рецепторы Оливии обострились — остро, оглушительно, пронизывающе. Каждой клеткой она ощущала оголенную сущность стоящего рядом мужчины: его сиплое дыхание — до изморози по затылку; тяжело вздымающуюся грудь, обжигающую своей яростью ее позвонки; руки, стальным кольцом приковавшие к каменному телу; теплые капли крови, падающие ей на платье из разорванных пальцев; и отголоски мелодии, до сих пор звучащие в душе надрывно стенающим ветром. И в этот миг Ли так пронзительно и болезненно, словно страшную картинку, увидела его обнаженную душу — истерзанную, как изорванные струны на его скрипке.

Касс ослабил хватку, и, сделав шаг вперед, Оливия наконец жадно глотнула воздух, потому что пока он играл, она не могла дышать, затянутая в эпицентр необузданных эмоций, подхвативших ее, словно гонимый ветром сухой палый лист.

Глухой стук упавшего на пол инструмента в образовавшейся тишине прозвучал как удар грома. Сильные руки неожиданно жестко легли ей на плечи, стремительно разворачивая лицом к себе. Она хотела что-то сказать, но не успела. Губы мужчины внезапно накрыли ее, и такой же сумасшедший, как и его музыка, поцелуй обрушился на Ли как шквал, бушующий шторм, сходящая с гор лавина, накрывающая с головой, забивающая глаза, нос, рот так, что ни вздохнуть, ни пошевелиться.

Ураган чувств, выжигающий пожаром душу, пронесся яростной волной от самых ступней по вибрирующему, как потревоженная струна телу, добрался до замершего испуганной птицей сердца, а потом взорвался в голове, разлетаясь острыми осколками разбитого стекла, впивающимися в беззащитную плоть. И она уже не понимала, где руки мужчины, где его губы, потому что все смешалось… Звуки, запахи, жесты… и он сам был повсюду… возбужденный, жаркий, горячий, неистовый, прижимающийся к ней так тесно, что глухие учащенные удары его сердца перекликались с ее собственными, играя новую, удивительную мелодию их оголенных до предела душ и зашкаливающего пульса.

Комната вспыхнула, как масляный факел, пламя закрутилось смерчем, рассыпалось мириадами огненных брызг, плеснуло багряно-оранжевой палитрой на унылые стены, разрисовав их сложным извилистым узором. Воздух затрещал, взрываясь алыми пульсирующими сгустками, превращающимися в прекрасные огненные цветы. Огонь пополз по ногам, рукам, лицам одержимо целующихся Оливии и Касса, добавляя в их сумасшедший поцелуй остро-пряный запах разгорающейся страсти.

Собственный низкий стон выдернул Оливию из полусонного сладкого угара, и она испуганно отшатнулась от Касса, глотая горящими огнем губами живительный кислород, а он, не сводя с нее пылающих зеленым безумием глаз, инстинктивно поднял и протянул к ней руку, словно хотел удержать еще на мгновение.

— Подожди, — еле слышно прошептал Ястреб, снова делая шаг к ней навстречу.

Она мотнула головой, разрывая незримую нить, завязавшую узлом их взгляды, трусливо отступая назад на дрожащих ногах, а потом побежала от него сломя голову, не понимая, что произошло, и как… и зачем?..

— Не уходи, Лив… — бессильно проронил ей вслед герцог, но ответом ему послужил лишь звук ее ускользающих в холодную пустоту шагов.

Уткнувшись лбом в стену, Кассэль ударил по ней кулаками, а потом с глухим рычанием бил снова и снова, со всей силы, не чувствуя боли в разбитых руках. Отчаяние перехлестывало через край и заливало нутро едкой серой, разъедая мозг, сердце, душу.

Он всегда будет противен ей.

Он сам себе противен.

Как исправить то, что он наделал? Как залечить ее раны, нанесенные им же самим. Как??? Всевидящий… Как?

Разве думал он об этом, когда, ворвавшись в храм, обнаружил в нем голубоглазую невесту Райверена? Разве понимал хоть что-то, когда брал ее, как полковую девку, не снимая одежды, бросив на грубый камень, не задумываясь о том, почувствует ли она хоть что-то, кроме боли и отвращения к нему?

И ему было наплевать на все, когда, выплескивая свою ярость, он калечил ее хрупкое тело, забирая себе ее невинность — грубо, бесчеловечно, жестоко, как дикий остервенелый харгарн, рвущий на части нежную плоть.

Он упивался своей злобой, захлебывался в волне ярости и первобытном безумии, овладевшем его сознанием и подчинившем себе его тело.

Он хотел причинить ей боль. Невыносимую. Сумасшедшую. Душераздирающую. Такую же, что словно раскаленный прут выжигала его нутро, рвала сердце в хлам, вытягивала жилы, крошила зубы, выедала глаза.

Он хотел отомстить. Хотел передать свою боль ей, чтобы она почувствовала, дотронулась натянутыми нервами до его незаживающей кровоточащей раны, чтобы ответила за то…

За что?

Всевидящий, за что???

За что он хотел ей отомстить?

За то, что она была жива и прекрасна, а его Эория мертва, истерзана и обезображена? За то, что проклятому Райверену мало было ее убить, он еще и поглумился над ней?

Всевидящий, за что?

Зачем???

Эреб его сожри, зачем он это сделал?

Он хотел убить ее.