Печать Раннагарра

Проткнуть мечом насквозь так же, как это сделали с его женой и ребенком. Смотреть в ее глаза и ждать, чтобы она умоляла… упиваться облегчением, когда она испустит последний хрип. Хотел, чтобы рыдала, просила пощады. Но она не просила. Смотрела на него безжизненными, как осеннее небо, глазами — сумеречными, пасмурными, готовыми пролиться поминальным дождем. По нему. По его умершей душе. По тому человеческому, что он убил в себе, превратившись в озлобленную тварь, бездушного монстра, в темную сущность, что досталась ему от мрачного предка. Он хотел убить ее так сильно, что от этого несносно зудела каждая клетка в теле и до конвульсий выносило мозг. Сходил с ума от желания почувствовать горячие капли ее крови на своем лице, руках, теле. Но не смог. Заносил клинок и каждый раз натыкался на ее глаза так, что не отвернуться, не забыть. Фатальные. Стылые, как грязный лед, плывущий по весенней реке. Запечатленные в сердце навечно.

Оттуда, из изломанной пустоты ее глаз на него смотрел он сам: безобразно уродливый, с диким оскалом и пылающим взглядом — зверь, жестокий безумный зверь, способный лишь рвать и убивать. Всевидящий, он хотел… Как же он хотел ее убить!..

Но не смог…

Поднялся, вытерся подолом ее же платья, затянул ремень и ушел. И чем дальше уходил, тем сильнее становилась боль. Она топила его мозг, плющила, как молот раскаленный метал о наковальню, впечатывая в него образ ее тонкого неподвижного тела в белом, испачканном кровью платье, лежащего на черном камне.

И ее взгляд.

Потухший, неживой, устремленный сквозь него в бесконечную даль пространства. Куда-то за грань света и тьмы, за невидимую черту общепринятого понимания добра и зла.

Он ненавидел себя. За собственную мерзость и бессилие, за то, что он — непобедимый воин — не смог защитить свою семью, и все его умения и сила не могли оживить и вернуть ему жену и ребенка. Ненавидел себя за то, что он был жив, а они мертвы, за то, что выместил чудовищную боль и гнев на невесте Райверена, виноватой лишь в том, что подвернулась ему под руку в минуту приступа неконтролируемой ярости. Он отомстил — бесчеловечно, жестоко, безумно, но не получил и капли облегчения или удовлетворения от акта совершенного возмездия, лишь отравил свою душу еще большим ядом.

Касс сполз по стене, сжимая зубы, царапая руками пол, срывая о камни ногти, а потом взвыл от дикой боли, пожиравшей его сердце. Оно коченело, овеянное стылым дыханием смерти, превращалось в холодный, злой камень, и некому было согреть его жарким огнем животворящей любви и всепрощающей нежности. Он страдал, замерзал… Огненное сердце дракона, отверженное своей винн эль корро, медленно и мучительно умирало от безответной любви.

* * *

Стены, ступени и весь мир вокруг расплывались от накатывающих на глаза слез. Ли, задыхаясь от царящего в ее голове и сердце хаоса, мчалась, не разбирая дороги, не понимая, куда, почему и от кого бежит. Она врезалась в кого-то на полном ходу, и когда чьи-то руки отрезвляюще-жестко схватили ее за плечи, то по привычке замахнулась сжатым кулаком, собираясь ударить.

— Э-э-э, — успевший уклониться в сторону Дэррэк, ловко поймав руку Ли, заломил ее девушке за спину и, силой удерживая гневно пыхтящую охотницу, недовольно пробурчал:

— Извини, Колючка, но мой гордый профиль еще не забыл встречу с твоим упрямым лбом, а кулак окончательно испортит мою красивую физиономию. И за что ты меня так не любишь?

— Это ты… — растеряно сосредотачивая взгляд на лице Дэррэка, потянула Оливия.

— А ты думала кто? — внимательно осмотрел девушку мужчина. — Ты где была? — вскинулся он. Лихорадочно сверкающие глаза девушки, пунцовые щеки и губы внезапно натолкнули его на тревожные мысли.

Ли затравлено оглянулась в ту сторону, откуда прибежала, и Дэррэк, проследив за ее взглядом, изумленно изломил брови.

— Так вот кого он играл… — порывисто выдохнул он. Мужчина грустно склонил голову, задумчиво разглядывая пол под своими ногами.

— «Кого играл»? — слова Дэррэка показались Оливии непонятными и странными.

— Касс играет души, — очнувшись от оцепенения пояснил он. — Такими, какими их видит его сущность. Это подарок Ори. Удивительно, что он снова может это делать. Я думал, он разбил все свои скрипки после ее смерти.

— Ори? — осторожно переспросила Ли.

Дэррэк неловко замолчал, после чего тихо произнес:

— Ее звали Эория — первую жену Касса. Это она научила брата превращать его необузданные эмоции в музыку. Когда сущность нелюдей выходит из-под контроля и та часть, что принадлежит эгрэгорам, берет над ними верх, тогда находиться рядом с ними становится опасно для жизни. Поэтому слуги вот уже несколько лет прячутся в подвале, когда Касс в ярости или гневе, опасаясь попасть под его горячую руку. Сегодня впервые за последние три года он вместо того, чтобы разгромить дом, играл то, что чувствовал. Он играл себя и… тебя, Оливия.

— Меня?! — Ли почему-то не поверила, что та выворачивающая наизнанку душу музыка могла иметь к ней хоть какое-то отношение.