Печать Цезаря

Вместе с воинами шли друиды, увенчанные дубовыми венками. Барды играли на арфах героические и плясовые песни, а другие музыканты надували щёки, играя на флейтах и на трубах, ревевших, как коровы.

Несмотря на распри все единодушно кричали:

— Алезия! Алезия!

Я всегда знал, что галлы завидовали друг другу, а тут я увидел, что у всей Галлии билось одно сердце, громаднейшее сердце!

Когда мы взошли на холмы с западной стороны Алезии, мы увидели почти на одном уровне с нами осаждённый город, палатки, рассыпанные по склону, и высокие стены из брёвен и из камней, окружавшие город. Всё это было полно народом, и несмотря на расстояние мы ясно слышали громкие крики.

Не знаю, точно ли зрение моё приобрело такую силу, но только несмотря на слёзы я как будто видел длинные белокурые волосы, выбивавшиеся из-под шлема и маленькую ручку, махавшую мечом! Затем какой-то сверхъестественный, громадный образ стал расти, расти, поднялся вдвое выше горы Алезии и протянул руки. Я видел чудные волосы и белую одежду моей матери, когда она улыбаясь спускалась живой в могилу отца, и голубые глаза её точно призывали меня. Мать всех галлов принимала в моих глазах образ моей матери. Родина в глазах каждого воина принимала образ самого дорогого для него смертного для того, чтобы ещё сильнее разжечь в сердцах любовь.

Я вытер глаза, и видение скрылось. Вероятно, продолжительный голод, утомление и палящий жар расстроили моё воображение. Гора Алезия действительно была видна нам, и на ней неясно виднелись люди, двигавшиеся, как муравьи.

XVI. Сверхъестественные усилия

Великая галльская рать остановилась у подножья холма, за три тысячи шагов от первых римских укреплений. Мы торопливо окопали свой лагерь и окружили его частоколом.

Четыре вождя, предводительствовавшие ратью, приказали трубить сбор.

— Будем подражать римлянам, чтобы победить их, — сказал Вергассилавн. — Нам надо нарубить деревьев и хвороста, чтобы наполнить рвы, вырытые римлянами; нам нужны багры, чтобы срывать частокол, и лестницы, чтобы взбираться на укрепления.

На следующий день с рассветом все принялись за дело. Местность обнажилась, словно по ней прошла туча саранчи. Весь день прошёл в работе.

Наступил вечер и затем ночь. По данному знаку стали двигаться целые отряды воинов. Впереди шли наши стрелки и метальщики, сметая стрелами и камнями первые ряды римлян на укреплениях; за ними двигались какие-то странные ночные тени, сгибавшиеся под тяжестью мешков с землёй, плетней и длинных лестниц.

Сначала перевес был на нашей стороне, пока мы не дошли до опасного пояса, изрытого разными западнями и волчьими ямами. Вскоре мы заметили, что наши воины начали падать, точно ужаленные змеями и выли как волки, попавшие в капканы. Другие же внезапно проваливались в ямы с заострёнными кольями.

Наступавшие ряды стали вдруг колебаться; из рук у них вываливались мешки, лестницы и с треском падали на головы своих же воинов.

— Вперёд! Вперёд! — кричали начальники. — Разве вы не слышите, что нам кричат из Алезии?

Осаждающие ободрились; они опять начали подвигаться вперёд и подошли к укреплениям с разных сторон, так что могли уже приставить лестницы.

Тотчас же были пущены в ход римские машины: засвистели камни и снаряды, пускаемые баллистами, и стали производить в наших рядах страшное опустошение.

На местах, где, по нашему мнению, были перебиты все римские солдаты, появлялись вдруг целые легионы, призванные с других укреплений трубными звуками.

Битва продолжалась до позднего вечера, и мы должны были уступить после страшных потерь с нашей стороны.

Начавшийся день осветил наше бедствие, и мы увидели целую груду галльских трупов. Каждая наша колонна, отступая, оставила целые полосы убитых и раненых. Ополченцы наши, впервые видевшие такое бедствие, пришли в ужас. Эдуйские же начальники начали роптать на Вергассилавна и убеждать начальников других племён вернуться на родину, так как ничего нельзя было поделать против неприступных римских укреплений.

Долго уговаривал их Вергассилавн, но ничего не смог добиться. Нашлись даже такие, которые убеждали покориться Цезарю и принялись обсуждать условия сдачи. Эдуйские начальники уже садились на лошадей, чтобы уйти на родину, но, когда они хотели протрубить сигнал к выступлению, всё ополчение закричало от негодования. Крестьяне не хотели бросить сына Кельтила, в которого все верили, как в человека, преданного делу общего спасения.

— Не хотим отступать! — кричали они. — Битва! Битва!

А в рядах арвернцев и паризов слышались крики:

— Не желаем сдаваться! Долой изменников!

Эдуи принуждены были уступить.