Читаем Печорин и наше время полностью

Герой, Печорин, появляется далеко не сразу. Его появлению предшествует длинная церемония. Во двор въезжает несколько повозок, «за ними пустая дорожная коляска». Путешественни­ку, скучающему в скучной гостинице скучного города, интерес­но всякое новое лицо — но лица-то и Нет: есть только пустая коляска, невольно привлекающая внимание. /1а к тому же «ее легкий ход, удобное устройство и щегольской вид имели какой-то заграничный отпечаток». Такая коляска — признак богатства ее владельца, она возбуждает в Авторе завистливый интерес.

За коляской «шел человек с большими усами, в венгерке, довольно хорошо одетый для лакея... Он явно был балованный слуга ленивого барина...»

Героя еще нет, по читатель, вместе с Автором, уже заин­тригован — сначала элегантной коляской, потом балованным лакеем. Каков же должен быть владелец коляски и хозяин лакея, если даже его слуга покрикивает на ямщика?

«Несколько повозок» — это и была та самая оказия, кото­рой дожидались путешественники, чтобы отправиться в путь. Но Автор так заинтересован коляской и дерзким лакеем, не отвечающим на расспросы, что даже забывает обрадоваться приходу оказии. Максим Максимыч радуется: «Слава богу!» — и привычно ворчит, заметив коляску: «...верно какой-нибудь чиновник едет на следствие в Тифлис. Видно, не знает наших горок! Нет, шутишь, любезный: они не свой брат, растрясут хоть английскую!»

Читатель уже почти догадался, чья это коляска, но Мак­сим Максимыч еще ничего не подозревает. Видя любопытство

Автора, он обращается к слуге с расспросами — тон у него за­искивающий, неуверенный,— жалко становится старика, и не­доброе чувство возникает против слуги (а заодно и против его неведомого господина).

«— Послушай, братец, — спросил... штабс-капитан,— чья это чудесная коляска?., а?.. Прекрасная коляска!..»

Поведение лакея вызывающе дерзко: он «не оборачиваясь, бормотал что-то Нро себя, развязывая чемодан». Даже доброго Максима Максимыча рассердило такое поведение: «...он тронул неучтивца по плечу и сказал: — Я тебе говорю, любезный...»

Из неохотных и невежливых ответов слуги возникает, нако­нец, имя героя:

«— Чья коляска?., моего господина...

А кто твой господин?

Печорин...»

Читатель вместе с Максимом Максимычем вздрагивает от радости. Зная все, что связывает Печорина со штабс-капитаном, мы, как и он, не сомневаемся, что сейчас произойдет трогатель­ная встреча друзей, сейчас появится Печорин и бросится на шею доброму старику — и мы, наконец, увидим человека, кото­рый успел занять наше воображение... Но может быть, это не тот Печорин? Мысль эта возникает у читателя и у Максима Мак­симыча одновременно: «Что ты? что ты? Печорин?.. Ах, боже мой!., да не служил ли он на Кавказе?..»

Слуга по-прежнему груб и отвечает неохотно, но это уже но имеет значения, сейчас Максим Максимыч увидит своего друга, это он, ого зовут Григорий Александрович...

Хмурые ответы лакея но беспокоят штабс-капитана. Но читателя они заставляют насторожиться. Уже зная, что Максим Максимыч с барином «были приятели», слуга говорит почти невежливо: «Позвольте, сударь; вы мне мешаете». Может быть, он знает, что барнн не рассердится на него за такое обращение с приятелем?

Максиму Максимычу все это неважно, ему одно надо: уви­деть Печорина. «Да где ж он сам остался?» — вот что интересу­ет старика.

«Слуга объявил, что Печорин остался ужинать и ночевать у полковника Н...»

Ничего предосудительного в таком решении Печорина нет. Он ведь не знал, что в гостинице его ждет встреча с Максимом Максимычем. Конечно, приятнее остановиться у знакомого полковника, чем ночевать в скучной гостинице и ужинать стряп­ней трех глупых пьяниц. По тем не менее читателю обидно, что Печорин не поспешил в гостиницу.

Максим Максимыч убежден, что Печорин «сейчас прибе­жит». Все дело теперь только в том, чтобы уговорить лакея сообщить Печорину, к т о его ждет. Штабс-капитан почти униженно уговаривает слугу: «...ты, любезный, не пойдешь ли к нему за чем-нибудь?.. Коли пойдешь, так скажи, что здесь Максим Максимыч; так и скажи... уж он знает... Я тебе дам восьмигривенный на водку...».

Пойти к полковнику сам Максим Максимыч не может: он не в том чине, чтобы запросто являться в дом к высшим чинам. Место свое он знает.

В пушкинском «Станционном смотрителе» есть такая сцена. Смотритель Самсон Вырнн приезжает в Петербург и является к гусарскому офицеру Минскому, похитившему у него дочь. «Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье.

Что, брат, тебе надобно? — спросил он его.

Сердце старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес только:

Ваше высокоблагородие!.. Сделайте такую божескую милость!..»

Перейти на страницу:

Похожие книги

16 эссе об истории искусства
16 эссе об истории искусства

Эта книга – введение в историческое исследование искусства. Она построена по крупным проблематизированным темам, а не по традиционным хронологическому и географическому принципам. Все темы связаны с развитием искусства на разных этапах истории человечества и на разных континентах. В книге представлены различные ракурсы, под которыми можно и нужно рассматривать, описывать и анализировать конкретные предметы искусства и культуры, показано, какие вопросы задавать, где и как искать ответы. Исследуемые темы проиллюстрированы многочисленными произведениями искусства Востока и Запада, от древности до наших дней. Это картины, гравюры, скульптуры, архитектурные сооружения знаменитых мастеров – Леонардо, Рубенса, Борромини, Ван Гога, Родена, Пикассо, Поллока, Габо. Но рассматриваются и памятники мало изученные и не знакомые широкому читателю. Все они анализируются с применением современных методов наук об искусстве и культуре.Издание адресовано исследователям всех гуманитарных специальностей и обучающимся по этим направлениям; оно будет интересно и широкому кругу читателей.В формате PDF A4 сохранён издательский макет.

Олег Сергеевич Воскобойников

Культурология
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука