Педагогическая поэма. Полная версия

– Лобода[143]не мешает, што ж с того, што лобода, а этот хозяин все государство держить, а если б еще государство с ним обходилось как следовает… Это тебе хозяин: он не доспить, не доесть, а все на пользу… Потому, что трудиться. А хто трудиться, тот и богатым будет. Вы ж только поглядить, до чего тут хорошее хозяйство. Душа радуется…

– Хозяйство это никудышнее, нищенское, – задумчиво произнес Шере.

– Как вам не стыдно такое говорить? – возмутился Калина Иванович. – Разве ж не видно? Разве вы не замечаете?

– Вижу, – сказал Шере, презрительно прищуриваясь на хлебные поля, – вижу: пшеница и жито. От самого Рюрика[144]все одно и то же: пшеница и жито. Сорт дикий и урожай тоже дикий. Пятьдесят пудов с десятины, а на этой земле можно двести пудов собирать. И лебеда. Больше лебеды, чем хлеба.

– От лобода ему в зубы попала, – недовольно отвернулся Калина Иванович.

Шере откинулся на спинку сиденья, поправил затекшие ноги и сказал, глядя на небо:

– Есть минимум потребностей у всех народов. Самое меньшее, что человеку нужно, это хлеб. А у русских другой минимум – лебеда. Этот минимум определяет все. Если человек, допустим, и в крайнем случае, может ограничиться лебедой, он уже не хозяин.

– И откуда вы такое почерпнули? – спросил Калина Иванович, хотя и не понял хорошо речи Шере.

– Зачем далеко ходить, на поля посмотрите. Да и поговорка есть такая: не беда, коли во ржи лебеда, то беды, коли ни ржи, ни лебеды.

– Ничего не видите, значить.

– Ничего не вижу, – улыбнулся Шере, – ни пропашных, ни травы, ни добрых сортов. А в хатах тоже ничего нет у этих ваших «хозяев»: деревянный стол, две лавки, кожух в скрыне, пара сапог, – «богатство». И это все благодаря скупости да жадности. Сами ж говорите: недоспит, недоест. Разве он живет по-человечески, этот дикарь? А хаты? Это же не человеческое жилище. Стены из грязи, пол из глины, на крыше солома… Вигвам[145]…

– Не красна изба углами, а красна пирогами, хэ-хэ-хэ, – хитро подмигнул Калина Иванович.

– Картошка с луком, какие там пироги…

– Давайте завернем к этому, – прекратил спор Калина Иванович.

По забитой травкой дорожке повернул Антон к примитивным воротам, сделанным из трех тонких стволов вербы, связанных лыком. Серый задрипанный пес, потягиваясь, вылез из-под воза и хрипло, с трудом пересиливая лень, протявкал. Из хаты вышел хозяин и, стряхивая что-то с нечесаной бороды, с удивлением и некоторым страхом воззрился на мой полувоенный костюм.

– Драстуй, хозяин! – весело сказал Калина Иванович. – От церкви, значиться, вернулись?

– Я до церкви редко бываю, – ответил хозяин таким же ленивым, хриплым голосом, как и охранитель его имущества. – Жинка разве когда… А откедова будете?

– А мы по такому хорошему делу: кажут люди, что у вас коня можно доброго купить, а?

Хозяин перевел глаза на наш выезд. Недостаточно гармонировавшая пара Рыжего и вороной Мэри, видимо, его успокоила.

– Как вам это сказать? Чтобы хорошие лошади были, так где ж там! А есть у меня лощинка, третий год, може, вам пригодится?