Педагогическая поэма. Полная версия

Сравнительно легкий доступ – с разрешения командира десятого отряда Ступицына – был в так называемую приемную. В этом помещении жили поросята, назначенные к продаже, и производилась случка селянских маток. В первое время с селянами происходили частые недоразумения. Приедет хозяин издалека, верст за пятьдесят, сваливает у ворот свинарни измученное дорогой животное и вдруг узнает, что без удостоверения ветеринара никакие матки в свинарню не допускаются. Обиженный клиент начинает крыть и нас, и советскую власть, но короткая команда Ступицына в одну секунду мобилизует отряд, и один вид веселых, остроумных ребят приводит человека к порядку. Ступицын после этого кладет руку на плечо протестанта и снисходительно объясняет:

– Дядя, если ты хозяин, так не будь дикарем. Ты привез может больную матку, заразишь кнура, а знаешь, как бывает у свиней? Завезешь чуму – в два дня завод полетит. Ты сообрази: нам из-за твоей обиды рисковать таким хозяйством. А ты кричишь, как ишак, видишь?

Скоро все кругом знали, что раньше всякого другого действия нужно предъявлять ветеринарный документ. Со временем перешли на некоторый план, ибо нельзя было нагружать Василия Ивановича выше предельной нормы. Мы стали принимать маток по разверстке сельсоветов.

В приемной клиенты платили деньги, по три рубля за прием; помощник Ступицына и казначей Овчаренко выдавали квитанции. В приемной же продавались поросята по твердой цене за килограмм, хотя селяне и доказывали, что смешно продавать поросят на вес, что такое нигде не видано.

Большой наплыв гостей в приемной бывал во время опороса. Шере оставлял от каждого опороса только семь поросят, самых крупных – первенцев, всех остальных отдавал охотникам даром. Тут же Ступицын инструктировал покупателей, как нужно ухаживать за поросенком, отнимаемым от матки, как нужно кормить его при помощи соски, как составлять молоко, как купать, когда переходить на другой корм. Молочные поросята раздавались только по удостоверениям комнезама, а так как у Шере заранее были известны все дни опороса, то у дверей свинарни всегда висел график, в котором было написано, когда приходить за поросятами тому или другому гражданину.

Эта раздача поросят прославила нас по всей округе, и у нас завелось много друзей среди селянства. По всем окрестным селам заходили хорошие английские свиньи, которые, может быть, и не годились на племя, но откармливались – лучше не надо.

Следующее отделение свинарни был поросятник. Это настоящая лаборатория, в которой производились пристальные наблюдения за каждым индивидуумом, раньше чем определялся его жизненный путь. Поросят у Шере собиралось несколько сот, в особенности весной. Многих талантливых «пацанов» колонисты знали в лицо и внимательно, с большой ревностью следили за их развитием. Самые выдающиеся личности известны были и мне, и Калине Ивановичу, и совету командиров, и многим колонистам. Например, со дня рождения пользовался нашим общим вниманием сын Василия Ивановича и Матильды. Он родился богатырем, с самого начала показал все потребные качества и назначался в наследники своему отцу. Он не обманул наших ожиданий и скоро был помещен в особняке рядом с папашей под именем Петра Васильевича, названный так в честь молодого Трепке, удравшего с деникинской армией.

Еще дальше помещалась откормочная. Здесь царили рецепты, данные взвешивания, доведенные до совершенства мещанское счастье и тишина. Если в начале откорма некоторые индивиды еще проявляли признаки философии и даже довольно громко излагали кое-как формулы мировоззрения и мироощущения, то через месяц они молча лежали на подстилке и покорно переваривали свои рационы. Биографии их заканчивались принудительным кормлением, и наступал, наконец, момент, когда индивид передавался в ведомство Калины Ивановича, и Силантий на песчаном холме у старого парка без единой философской судороги превращал индивидуальности в продукт, а у дверей кладовой Алешка Волков приготовлял бочки для сала.