«Нет, Антон, ц прекращу твои страдания. Больше в карты у нас играть не будут!», – поклялся я сам себе и бросился в спальню, а там, на кровати, сидел, как удав, Бурун и раздавал карты мальчишкам.
– Гриша, – говорю я, – перестань играть.
– А что? Антон идёт?
– Нет, Антон не идёт, но он очень страдает.
– А чего ему страдать? Я ведь не с ним играю…
– Потому и страдает, что не его обыгрываешь, а хлопцев. Неужели не понял ещё? Посмотри, хлопцы какие худые, а ты отожрался. Если ты мне друг, то никогда больше не будешь играть в карты.
Бурун усмехнулся. Смотри, мол, перевоспитывать меня взялся. Я рассвирепел, выхватил у мальчишек карты и разорвал их. Дело прошлое, но крепко тогда мы схлестнулись с Буруном: у обоих скулы трещали. Потом Гриша понял, что был неправ, стал мягче.
– Прости тем, у кого выиграл, – потребовал я. – Раздай сахар, что у тебя под подушкой.
Бурун достал наволочку, в которой было не меньше пуда сахара, и стал раздавать. Проснулись и те, кто не играл с ним. Он и им дал по жмене. Наелись мы в тот вечер сахару вволю. И стало у нас в колонии тихо, празднично, а на душе у каждого – чисто, спокойно. Так бывает в семейном доме по субботам, когда люди вымоются, а мать пирогов напечёт…
Мы с Гришей в ту ночь легли спать вместе на одной кровати, но не спали, думали об Антоне, о нашей жизни и нашей дружбе. Больше Гриша никогда в карты не садился играть. И мне кажется, что я спас его от гибели. Это, по-моему, и называется – помогать воспитателю. Но дело не только в помощи воспитателю. Хорошо, когда один человек может сказать другому:
– Люблю тебя как друг, потому и требую: не делай гадости!
Интервью через годы[22]
Вопрос:
Калабалин С.Α.: Сам Макаренко! Его прекрасная жизнь, самозабвенное творчество, любовь вся, без остатка, – детям. Если бы каждый педагог жил и поступал, как он, это было бы полное торжество советской педагогики.
Вопрос:
Калабалин С.Α.: Обстоятельства, конечно, были чрезвычайные. Но «первый урок» патриотизма проходил примерно так…
Колония несовершеннолетних правонарушителей под Полтавой. Зима. Мы сидим вечером около буржуйки. Антон Семёнович читает вслух «Мои университеты» Максима Горького. Вдруг он прерывает чтение:
– Не могу читать! Скажите, патриоты вы или не патриоты?
– Нет, что вы! – отвечаю я как самый грамотный из ребят (у меня всё-таки за плечами четыре класса приходской школы и… полтора года тюрьмы! Я думал, что патриот – это что-то связанное с мелким воровством).
– А я патриот! – говорит Антон Семёнович. – Потому я не могу видеть, как качаются на ветру повешенные комиссары. Не могу терпеть, чтобы у нас в округе хозяйничали бандиты. И сегодня же ночью я иду ликвидировать банду.
– Тогда и мы патриоты тоже! – ответили мы.
В ту же ночь ватага оборванных подростков во главе с Макаренко, с одним-единственным покорёженным наганом напали на банду, вооружённую пулемётом, гранатами и обрезами. Помню, когда мы их привели и сдали в ЧК, молодой боец вынул из кармана галифе сахар и протянул мне. Сахар был весь в махорке.
– Ты что? – буркнул я. – Я не маленький!
– Чудило, – сказал он, – я ж как к товарищу.
Были у нас и другие уроки патриотизма. В голодные годы мы видели, как наши воспитатели отдавали ослабевшим детям свои скудные, драгоценные пайки хлеба. А кулаки на хуторах прятали пуды хлеба, варили из зерна самогон. Никто не агитировал, мы сами проводили рискованные рейды и крушили самогонные аппараты.
Мы это тоже считали патриотизмом.
Конечно, жизнь в нашей стране неузнаваемо изменилась. Но и теперь нельзя воспитывать чувство патриотизма только назиданиями. Нужны убедительные примеры, нужны яркие поступки. Трудно воспитать патриота, если не предоставлять подростку условий, в которых он, пусть в небольшом масштабе, но всё же мог бы проявить свой патриотизм. Макаренко был убеждённым сторонником активных методов воспитания. В крайних случаях он признавал благотворную роль психологических «взрывов». Хотя, должен сказать, и теперь есть ещё теоретики, которые отрицательно относятся к этому.
Вопрос:
Калабалин С.Α.: Основной принцип нашей жизни – один за всех, все за одного. Мы хотим, чтобы человек учился отвечать не только за свои поступки, но и за поступки своих товарищей. Наказание у нас – большая редкость. И это прерогатива самого коллектива. Однако отношения в нашем коллективе строятся на полном доверии и уважении друг к другу. Настоящее доверие должно быть во всём. Именно на таком цельном доверии построена жизнь в Клемёновском детском доме. Так было и во всех других детских учреждениях, куда посылали меня работать. Мне помогают старшие воспитанники, а они опираются на подрастающий актив в отрядах. Это традиция Макаренко.