– Зарежусь! Все одно зарежусь! – вопил он.
– Ты чего тут истерику закатываешь?
– А что меня держат? Не хочу я жить в колонии!
– Так тыне хочешь жить здесь? А почему же ты в колонии?
– Забрали меня.
– Значит, пришли к тебе домой, ты сидел, читал книгу, а тебя забрали?
– Нет у меня дома. На базаре это было.
– Ты что же, работаешь на базаре?
– Я просто был на базаре.
– Значит, у тебя дома нет, и ты, такой большой и красивый парень, еще не работаешь, а паразитничаешь? Выгоните его вон! Иди, хороший мальчик, куда хочешь. Ты не имеешь права даже на эту яму. Недостоин. Марш!
– Куда идти, в спальню или из колонии?
– Куда хочешь, туда и иди, истеричка!
Я был уверен, что он пойдет в спальню и будет рассказывать, как новый замнач приказал ликвидировать карцер, а охраннику заняться более полезным делом.
М. не ушел из колонии. Сначала не ушел потому, что ему был интересен странный начальник. Затем мне пришлось изрядно поработать над его характером. А спустя полтора года М. как хорошего ученика и производственника приняли в комсомол.
На второй день я пришел в спальню в 6 часов утра. Излишне описывать жуткое состояние спален, способное возмутить самого нетребовательного воспитателя. Я заглянул в лицо каждому спящему. Не было ни одного такого, кого можно было бы назвать дегенератом, идиотом, садистом. То были нормальные детские лица, но с тенями тревоги, а проснутся – и будет толпа, идеал которой «хватай» и «сопротивляйся», девиз которой – «каждый за себя, а прав тот, кто сильнее».
Организация коллектива! Самая решительная и немедленная организация коллектива нужна им более, чем еда, чем все остальное!..»
В текущем году (1964) из детского дома уйдут на дороги жизни более десяти девушек и юношей. Они прожили в детском доме по одиннадцать лет. Наши выпускники – образованные, интеллигентные люди. Из детского дома они уйдут в институты, в техникумы, рабочие коллективы предприятий и совхозов, а некоторые в армию. Они станут рядом со своими старшими братьями и сестрами, вышедшими из детского дома в прошлом году, и вместе с ними будут навещать свой детский дом как свой родительский дом. Они станут зримой радостью, уверенностью в завтрашнем дне для своих младших братьев и сестер, находящихся еще в детском доме.
Наши «старички» много сил отдали на благо детского дома. Приросли мы к этим детям, и, кажется, отламывается от сердца ломоть трепетно-родного. Радоваться бы родительской радостью, а мы печалимся. Но печаль эта счастливая. Но пока наши «старики» дома. Они в серьезной тревоге – ведь предстоят государственные экзамены. В детском доме это предстоящее событие переживают все: ходят тихо, говорят шёпотом. Или вот такая сценка:
– Сашка? Да не получит он золотую медаль?!
– Так я ж не сказал, что Сашка не получит золотую медаль… Я сказал, что и Мишка получит, а ты…
Так двое малышей выражают свое отношение к академическим успехам своих старших братьев.
В этом и наша отчетливая уверенность, что мы не останемся одинокими родителями. Мы вдруг ясно увидели, что к избаловавшей нас гвардии старших вплотную подошли новые похорошевшие лица. У них нет еще той уверенности и хватки, как у старших, но они уже ощутимая смена. К ним, конечно, придёт и уверенность, и хватка организаторов.
Прежде всего, я стараюсь понять каждого вновь прибывшего воспитанника. Мне это несколько легче, потому что я сам был и плохим, и хорошим. Помните: однажды меня Антон Семенович выгнал из колонии вместе с вором Митягиным. Это было мне уроком на всю жизнь. К тому же прибавился опыт за много лет работы с детьми в колониях и детских домах.
Через мои руки прошли многие тысячи ребят. Я теперь с первого взгляда на воспитанника могу наметить какие-то перспективные линии. Эту мгновенную оценку можно сделать по глазам, очертанию лба, губам, улыбке и еще по ряду неуловимых черт, которые мы называем обаянием. Стараюсь внутренне вжиться в каждого нового человека, поставить себя на его место и его глазами посмотреть на все окружающее. Если что-то не вяжется, не ладится, то я не могу заснуть, мучаюсь, ищу, прикидываю. Успокоюсь тогда, когда он мне станет понятен, а потом уже начинаю делать свое дело, уверенно сообразуясь с опытом. Если произошло какое-то нарушение, то я почти безошибочно могу сказать, кто это сделал. Это дается опытом, постоянным наблюдением за духовным и физическим развитием детей. Широко пользуюсь на мне проверенным методом – доверием. Но тут надо учесть одно обстоятельство, которое имеет первостепенное значение: надо, чтобы воспитанник верил тебе без всякого подозрения и сомнения. Только тогда можно проникнуть в его душу, да и он сам все расскажет о себе самое сокровенное. Вот тогда только и начинается процесс лепки будущего человека.