Педагогические размышления. Сборник

Несмотря на то, что от Семёна не приходило никаких вестей, у меня и у детей была крепкая уверенность в том, что Семён жив и обязательно вернется с Победой. Наверное, это и давало сил преодолеть все трудности. Я вела дневник, в который записывала ежедневно итоги рабочего дня, писала всё, что волновало меня. В этом дневнике мысленно разговаривала с Семёном, советовалась с ним, рассказывала о своих огорчениях, обидах, радостях и мне становилось легче. В войну радости перемешиваются с горестями. В 1943 году по итогам социалистического соревнования наш детский дом занял первое место по Челябинской области и был награждён переходящим Красным Знаменем (оно осталось на вечное хранение, т. к. соревнования между учебными заведениями были прекращены), а меня наградили знаком «Отличник народного просвещения». Конечно, я была счастлива…

А утром меня вызвали в военкомат и вручили извещение о гибели (10.02.1943 г. – Д.Б.) Фёдора Крещука. Командование выслало мне его награды, деньги, документы с правом на получение пенсии за погибшего сына. Вместе с документами было и последнее письмо Феди, которое он, уходя на свое последнее задание, просил друзей передать мне в случае, если он не вернется с задания.

В марте 1943 года в школе был проведен досрочный выпуск 10 класса, в котором учился Паша. Вскоре Паша и его друг – воспитанник детского дома Коля Фадеев – были призваны в армию. Им только что исполнилось по 17 лет. С большой грустью и тревогой все наши семьи провожали Пашу, который был нам очень дорог и мне был настоящим помощником. Леночка и Галочка, собирая братика на фронт, плакали. Антоша просил привезти ему с фронта настоящего фашиста в клетке. Паша держался мужественно. Прибавилась у меня еще одна тревога за Пашу (погиб 18.10.1944 г. – Д.Б.).

В сентябре 1943 года я получила вызов из Министерства просвещения в Москву, в редакцию «Советская педагогика», куда послала свою статью на тему «Значение труда в воспитании детей». Дорога была очень трудная: ехала четверо суток в общем вагоне, где ночью можно прикорнуть только сидя. В Москву приехала ранним утром – прохладным, осенним. С вокзала поехала прямо к Галине Стахиевне Макаренко в Лаврушенский переулок. С волнением шла по московским улицам, по которым не ходила два года. Жизнь в городе шла своим чередом, в трудовом ритме. На улицах было много военных. Я жадно вглядывалась в лица встречных в надежде увидеть самое родное, дорогое лицо. Галина Стахиевна встретила меня радушно. Привела себя в порядок с дороги и, отдохнув, пошла в Министерство просвещения. Рассказала там о жизни и делах детского дома. Статью мою в редакции журнала одобрили. За два дня я закончила все дела и уже собиралась уезжать. В Москве тогда жила Антонина Артемьевна Порозова, которая работала воспитательницей в Катав-Ивановском детдоме, и по вызову мужа вернулась в Москву. Жили они в Сокольниках. Мы с ней были очень дружны, а детвора моя звала её тётей Тоней. И вот перед отъездом я решила её проведать. Конечно, она очень обрадовалась моему приезду, заболтались до позднего вечера, и я осталась у неё ночевать. Ночью мне приснился Семён: мы встретились с ним в метро, он был в военной форме, но мы ничего не успели друг другу сказать – я проснулась. Больше уснуть не могла. Утром, наскоро позавтракав, понеслась в Лаврушенский переулок: а вдруг сон будет в руку?

Когда Галина Стахиевна открыла дверь, я спросила её, не приходил ли кто вчера, она ответила отрицательно и пошла на кухню, а я начала раздеваться, сняла пальто, шапочку и вдруг – звонок.

Я открыла дверь… и не поверила своим глазам. У дверей стоял Семён в костюме, сером осеннем пальто, чёрной фуражке. Я не могла двинуться с места и только произнесла: «А я была уверена, что в Москве тебя встречу». Семён тоже стоял ошеломленный и в ответ произнес: «Почему тыздесь? Я знал, что тына Урале». И только обменявшись этими фразами, мы кинулись друг другу в объятия. Это, наверное, одна из самых счастливых минут в моей жизни.

Семёну нужно было пойти в военкомат, и мы отправились вместе. Мы не пользовались в этот день ни единым видом транспорта, а, взявшись за руки, шли по Москве и говорили, говорили… А рассказать друг другу было что. Семён не мог себе представить, какими стали дети, и я рассказывала о них, детском доме, только ни словом не обмолвилась о тех трудностях, которые мы переживали. Когда мы пришли в военкомат, Семён отдал документы дежурному и стал ждать, когда его вызовут. Вдруг я услышала: «Товарищ Камышный, проходите!». Семён встал и пошёл. Тут я поняла, что он и сейчас живёт и работает под чужой фамилией. Так было нужно для дела…