Очень важно создать в школе продуманную систему поощрений и наград. И здесь во многом может быть использован опыт A.C. Макаренко. Почему бы не ввести, например, звание школьника? Серьезных доводов «против» мне слышать не приходилось. Конкретные формы реализации моего предложения могут быть, разумеется, различными. Так, например, можно установить, что учащиеся первых классов числятся только кандидатами на звание школьника. По окончании первого класса (если учащийся удостоен перевода во второй класс) ему в торжественной обстановке это звание присваивается. При переходе в третий класс (с оценками по основным предметам не ниже чем «хорошо» и по поведению «отлично») учащемуся вручается отличительный знак школьника. Мыслим и другой путь, когда присвоение звания и знака школьника не связано с переходом из класса в класс. Но дело не в этих деталях. Решающее значение имеет здесь то, что коллектив определяет достойных, торжественно награждает их, что каждый может рассчитывать на это поощрение со стороны коллектива, каждый будет стремиться его заслужить. Я думаю, что отличника следует во всех случаях награждать грамотой, вносить в книгу отличников школы, нужно также выдавать благодарственную грамоту родителям. По окончании школы следует отмечать достойных серебряными и золотыми медалями.
Нужно сказать, что если награда символизирует признание коллективом заслуг его членов, если она выражает уважение коллектива к труду, то это имеет большой педагогический смысл и сближает награжденного с коллективом. Возможны и более смелые, значительные и действенные методы. На мой взгляд, целесообразно ввести такую традицию, чтобы при переходе в пятый класс учащиеся приносили присягу как люди, сознательно приобщающиеся к важнейшему государственному делу. Если этот акт будет совершаться после необходимой подготовительной работы, с полным сознанием его ответственности, в достаточной торжественной обстановке, он сослужит службу нашей школе.
Многие товарищи, выступая в связи с дискуссией, правильно требовали покончить с безответственностью детей. Уместно дополнить это пожеланием: всемерно повысить ответственность родителей. Я думаю, что было бы целесообразно при приеме ребенка в школу знакомить родителей с правилами школьного распорядка, причем так, чтобы родители расписывались в признании этих условий и знали, что учащиеся, нарушающие нормы поведения, могут быть из школы исключены.
Думаю также, что во многих случаях за обучение учащегося, оставленного на второй год, нужно взимать известную плату сообразно с достатком родителей. Конечно, это суровая мера, но суровые меры вполне уместны по отношению к тем, кто упорно не желает заботиться о воспитании детей.
К 70-летию А.С. Макаренко[9]
…Необходимо разобраться, по-настоящему понять то великое и мудрое, то славное наследие, которое оставил A.C. Макаренко.
Я бы очень хотел, чтобы вы, кроме любви к Антону Семёновичу, заразились бы его оптимизмом, его верой во все лучшее, во все доброе. В каждом человеке, в каждом его акте Антон Семёнович видел все доброе, все хорошее, все прекрасное и своим опытом украшал все, что было им увидено и найдено. А найти вы должны – способ, стиль – как можно лучше, увереннее воспитывать настоящего красивого человека, такого человека, о котором мечтал Чехов, у которого должны быть и красивая одежда, и красивая совесть. Такого человека, которому Антон Семёнович подарил всю свою славную жизнь.
Как-то при неофициальном разговоре, состоявшимся где-то в семейных кулуарах с Иваном Андреевичем Каировым[10]
, тот спросил у Антона Семёновича:– Скажите, трудная эта штука – воспитывать и перевоспитывать?
Антон Семёнович ответил:
– Нет, это не трудная штука, это очень легкое занятие.
Иван Андреевич усомнился:
– Нет, мне все-таки кажется, что это очень трудное дело.
Антон Семёнович еще раз решительно подтвердил:
– Нет, это дело очень легкое, если иметь в виду такую «мелочь», что надо любить это дело, посвятить этому делу всю свою жизнь до конца и работать, в крайнем случае, 24 часа в сутки. Тогда это кажется легким делом.
Я воспринимал Антона Семёновича, прежде всего, как близкого человека, как духовного отца своего, как воспитателя, учителя, и мне очень трудно было на него смотреть с других позиций, скажем, с позиции ученого. Он был, прежде всего, человеком. Красивый, живой, жизнерадостный, и этой своей человечностью Антон Семёнович воспитывал нас, своей рабочей готовностью, своим отношением к человеку, своим гневом, улыбкой, юмором и, наконец, своей жаждой жизни. Всем этим Антон Семёнович воспитывал нас, то есть собой. Каждое его движение вызывало воспитательный эффект. Это было такое искусство, которому следовало бы позавидовать и овладеть.