Педагогические размышления. Сборник

– Как вспомнишь эту каторгу, так и пряника с медом не захочешь, – откликнулся Ваня Колос, вогнав вилы в сочную кучу навоза.

– Так может, хлопцы, бросим это грязное дело, может, других ребят назначим? – предложил Антон Семенович.

– А другие хлопцы, что, не люди? – вставил Вася Галатенко и продолжал: – А что будем есть, где хлеба возьмем, если не будем копаться в этом навозе.

– Так вот и я думаю, Василь, – сказал Антон Семенович, – придется попачкаться, а уж когда вырастим пшеницу да уберем, да свезем в скирды, да смолотим, да смелем, да напечем пирогов, да сядем за столы – вот тогда и наедимся, и отдохнем, и не забудем, и не проклянем сегодняшний день, а торжественно поклонимся ему. И полюбите вы результат своего труда, а вас полюбят все жители колонии. Так-то, хлопчики, а пока – сколько уже вывезли? Норму выполните, а может и перевыполните?

И пошел Антон Семенович на зов с другого рабочего места.

В первые годы становления колонии мы, воспитанники, а вместе с нами и наши наставники очень много трудились. Заготовка дров в лесу, ремонт зданий, работа в мастерских и особенно большая работа на огородах и полях. Мы понимали, что работа нужна для нашей жизни, для лучшей жизни нашей страны. Мы гордились результатами нашего труда, мы уже сознавали, что наш труд имел государственное значение. В колонии, кроме воспитателей-учителей, завхоза, повара, кастелянши, одной прачки и специалиста-огородника, никого больше не было. Все делали сами колонисты. Со временем, когда сельское хозяйство располагало уже 65 десятинами пахотной земли, обзавелись солидным поголовьем скота. Когда сельское хозяйство стало основным источником нашего материального благополучия и очагом профессионального обучения, в колонию был приглашен талантливый воспитатель и высокой культуры агроном-новатор Н.Э. Фере.

Столярной мастерской, в которой работало много воспитанников, руководил квалифицированный инструктор-белодеревщик. При обучении мы делали для своих нужд несложную мебель: табуретки, скамейки, столы.

В мастерской, в поле и на других объектах мы делали нужные вещи, мы не ждали, что нам их дадут. Мы не нахлебничали. Мы сознавали, что, чем скорее сделаем то, в чем испытывали нужду, тем удобнее будет наша жизнь, уютнее, сытнее. И самая неприятная работа воспринималась, прежде всего, как необходимая, обязательная.

Результаты своего труда мы берегли, любовались и гордились ими.

Говоря о прошедших годах, невольно вспоминаешь о своих друзьях-колонистах. Некоторые из них успели полюбить кто специальность хлебороба, кто животновода, кто столярное дело, кто театральное.

Как-то после тяжелого трудового дня мы сидели усталые под только что смётанным стогом. С нами был и Антон Семенович. Я почти дословно помню, как он в тот вечер сказал:

– Труд – это самое высокое назначение человека. Вызывая мускульное утомление, он активизирует работу мозга. Не добровольной любви он требует, а обязательного долга. Этого долга требуют от вас как старшее поколение, так и поколение ваших детей. Труд – он как воинский долг. Не по любви идут под ружье, а по долгу гражданскому. Одни несут этот воинский долг с патриотической преданностью, но мечтают по окончании службы вернуться к любимому гражданскому делу. Другие за годы службы в армии начинают любить воинское дело и посвящают ему жизнь. Скажу вам, хлопцы, что я не мечтал в детстве стать учителем, я глядел влюбленными глазами на малярное ремесло отца и собирался стать маляром, а стал учителем. В свою профессию я влюбился только на пятом году работы и, как мне кажется, скорее всего влюбился в дело воспитания, и это уже на всю жизнь… Да, дело, которое ты признал своим, которое ты полюбил, становится смыслом твоей жизни, источником радости.

Как выглядел рабочий день в колонии имени М. Горького?

Учеба – 4–5 часов; работа в поле, мастерских и прочих объектах – 4 часа, а в горячую пору полевых работ и по 6–8 часов; спортивно-подвижные игры – 2 часа; свободное время (мы называли это время «ленивцев») – 1,5–2 часа. И в это время сидели группки мечтателей-сказочников, читали книги, играли в шахматы, любители театра готовили очередной спектакль.

И еще одна прелесть рабочего напряжения, уже чисто общественного плана, – частые ночные дозоры по борьбе с бандитизмом. К этой тревожной работе привлекались только общественно трудовые активисты.

Группа готовившихся к поступлению на рабфак ежедневно, кроме трех дней, когда шли спектакли, дополнительно занималась по 3–5 часов по специальной программе. И этими занятиями по всем предметам руководил сам Антон Семенович. Это напряжение не истощало нас, не убивало интереса к труду и учебе, а, наоборот, отрабатывало постоянную рабочую готовность, закаляло упорство в доведении начатого дела до победного конца.

Бывало, сидишь до часу ночи и при тусклом свете «каганца» работаешь над заданием по дополнительной программе для поступления на рабфак. Заходит Антон Семенович и спрашивает:

– Что не спишь, Семен, работаешь?