Педагогический декамерон

Но такая гармония административной и педагогической деятельности достигается далеко не всегда. Чаще мы наблюдаем обратную картину: наращивание административных мускулов и постепенное ослабление, вплоть до атрофии, мышц педагогических. Однако оставим в покое администраторов. В конце концов каждому из них, в силу сложившихся обстоятельств, самому решать, продолжать учительскую деятельность, компенсируя на уроках недостаток былого азарта и увлеченности профессией административным ресурсом, или вовремя уйти со сцены, сосредоточившись на исполнении иных, также крайне важных для школы обязанностях. У администраторов, остановившихся в своем учительском развитии, по крайней мере есть серьезное оправдание, поскольку на практике неимоверно трудно реализовать мечту поэта:

«землю попашем, попишем стихи»

(В. Маяковский).

Гораздо печальнее, когда остановка личностного роста происходит у педагога, не обремененного дополнительными обязанностями. Явление достаточно распространенное: своеобразный педагогический кризис среднего возраста. Позади первые «пробы пера», пройден сложный период адаптации в школе молодого специалиста, освоено содержание предмета, в котором учитель ориентируется как рыба в воде, наработан педагогический инструментарий, позволяющий достаточно успешно обучать детей, выработалась учительская хватка, которая обеспечивает дисциплину практически в любом классе. Чего еще желать? Но тут-то незаметно и подступает опасность. Любая власть, включая власть над детьми, развращает. Даже если ее цель – благо растущего человека, его совершенное воспитание и обучение, а средства не тюрьмы и пыточные камеры, а всего лишь многократно испытанные способы воздействия на ребенка, со временем превратившиеся в клише и штампы. Рано или поздно они перестают срабатывать, но привычка достигать результатов у педагога остается. И тогда учитель усиливает напор, до отказа нажимает педаль газа, стремясь сохранить свое еще недавно безраздельное влияние на ребенка, объясняя себе самому растущее сопротивление материала исключительно внешними причинами: дети стали хуже, раньше они были более чуткими и отзывчивыми. Словом, «не тот это город, и полночь не та» (Б. Пастернак).

Кто спорит, время действительно меняется само и меняет лица детей. Но с профессиональной точки зрения это означает ровно то, что и требовалось доказать: «в карете прошлого далеко не уедешь» (М. Горький).

Но принять эту очевидную истину на вершине жизни, когда, казалось бы, наступил расцвет педагогической карьеры, чрезвычайно сложно, даже мучительно. Ее неприятие ведет к тому, что класс превращается в пыточную камеру, причем в равной мере для обеих взаимодействующих сторон: учителя и его воспитанников. Происходит стремительная деформация личности педагога. Он, незаметно для себя, меняется буквально во всем: ценностных установках, личностных предпочтениях, даже в манере поведения. Бывший демократ становится автократом, весельчак – занудой и педантом. Но при этом долгое время сохраняются осколки бывшего педагогического почерка. Тяжелое, противоречивое, крайне неорганичное впечатление производит такой педагог на уроке и за его пределами. Он вроде бы и не прочь, как в былые времена, пошутить с подростками, искренне стремится растопить холод и сократить дистанцию, обращаясь к ним: «мужики», «братцы». Но все эти попытки завоевать расположение учеников сопровождаются настороженностью во взгляде и сталью в голосе. Вслед за естественной реакцией на более или менее удачную шутку – смехом – следует окрик с требованием сосредоточиться на учебной работе и не отвлекаться.

Вконец запутавшиеся ученики не знают, как реагировать на педагога, и потому их реакции также не отличаются адекватностью. Вдобавок ко всему на этом уроке перед учителем – ученики элитного лицейского класса. Их офисный внешний вид – отглаженные сорочки и модные галстуки – совершенно не соответствует обращению «мужики», возможно приемлемому в классах попроще, уместному в неформальной обстановке, например в походе. В этом классе более органично звучало бы чуть ироничное «господа». Одним словом, перед нами разворачивается подлинная трагедия вчерашнего мастера, чей образ постепенно приобретает ярко выраженные гротескные, карикатурные черты профессионального диагноза.

Следующий неизбежный этап: конфликты с учащимися и их родителями, сетования на растраченную и не получившую должной оценки жизнь. «Я им всю жизнь отдала, а они...» – недавно пожаловалась мне моя бывшая однокурсница, ныне учитель одной из соседних школ. Зная потенциальные, неиспользованные возможности этого педагога, пользуясь привилегиями, которые предоставляет старинная студенческая дружба, я не стеснялся в формулировках:

– Как ты не понимаешь, что, с утра до ночи пропадая в школе, и только в школе, ты перестала быть интересной и притягательной для своих учеников?