Педагогическое наследие

И знаю случай, когда мальчик играл в куклы. Девочки шили платьица и одеяльца, а он делал для кукол кроватки и шкафики. И никто не смеялся, не над чем тут смеяться.

Мое правило жизни такое:

«Быть искренним. Не обращать внимания на разные подковырки. Если я что люблю, говорю: «люблю», и баста».

И второе правило:

«Меня не касается, маленький кто — либо или большой и что говорят про него другие: красив, некрасив, умен, глуп; меня не касается даже, хорошо ли учится, хуже меня или лучше; девочка это или мальчик. Для меня человек хорош, если хорошо относится к людям, если не желает и не делает зла, если он добрый».

Иногда учителя говорят:

— Он хорошо учится, много читает, развитый.

А кому от этого польза? Если он эгоист, сухарь и вдобавок задавала? Совсем как богатый скряга — вызывает только злость и зависть.

Не знаю, что больше объединяет людей — сходство или име!г— но различие? Одного я люблю за то, что он похож на меня, а другого за то, что не похож. Раз веселый дружит с веселым, раз — со спокойным и грустным. А иногда один из друзей как бы опекает другого. Могут полюбить друг друга старший с младшим, богатый с бедным, мальчик с девочкой.

Я заметил, что только глупые люди хотят, чтобы все были одинаковые. Кто умен, тот рад, что на свете есть день и ночь, лето и зима, молодые и старые, что есть и бабочки и птицы, и разного цвета цветы и глаза и что есть и девочки и мальчики. А кто не любит думать, того разнообразие, которое заставляет работать мысль, раздражает.

ПРОШЛОЕ — БУДУЩЕЕ

С грустью я заканчиваю эту небольшую книжку. С неспокойной душой кончаю этот свой опыт.

Я писал эту книжку очень быстро, боялся, что если хотя бы на один день прервусь, то остыну и не закончу, а начало порву и выброшу.

А мне кажется, что эта книжка очень нужная. Может быть, не всем, а тем, кто любит вдумываться.

Когда собираешься писать книгу, всегда кажется, что она нужная и будет легко писаться и читаться.

Нужно ведь, чтобы старший рассказал о том, что он знает, и облегчил младшему понимание жизни и ее правил.

А мне это легко сделать, я уже много лет работаю с ребятами — вижу, что они делают, беседую с ними, выслушиваю их вопросы, жалобы, знаю, что им мешает, докучает, понимаю их трудности.

И такую книгу будет приятно читать, потому что наряду с ошибками и проступками, ссорами и обидами я вижу столько прекрасных дел и добрых намерений, столько взаимных услуг, уступок, помощи, заботы и доброжелательности.

Я с радостью сажусь писать. Но стоит взять в руки перо, как сразу все выходит не так, как хочется. Тяжело, трудно. И только когда глава окончена, вспоминаешь, что то — то и то — то упущено, что об одном написано слишком кратко и непонятно, а о другом, менее важном, слишком много и растянуто.

Начинаешь исправлять и переписывать, но это не помогает. Совсем так, словно задумывал один, а писал другой.

Одно в мыслях и в мечтах, другое на бумаге, буквами и словами.

И уже даже не хочется писать.

К чему? Мало ли и без того интересных, хороших, нужных книг?

Да и так ли это, как я думаю? Быть может, желая облегчить понимание, я затрудняю и путаю?

Легко ошибиться старому человеку, когда он пишет детям о детях! А ошибешься, вместо того чтобы завоевать доверие, можно вконец его потерять.

А чем сидеть и писать, приятнее взять книжку и сесть под дерево почитать или пойти прогуляться.

К чему писать: быть может, так и должно быть, что ребята — отдельно и взрослые — отдельно? Каждый сам по себе. Те свое, эти свое.

Надо признать, что мы не встречаем в ребятах ни искренности, ни доверия. Ребята неохотно говорят нам о том, что думают и чувствуют на самом деле. Неохотно делятся трудностями и сомнениями, мечтами и планами на будущее, опытом своего прошлого.

Один не хочет говорить, потому что не знает наверняка: то ему кажется так, то эдак. И ему стыдно. Он не знает, что и взрослые немногое знают наверняка, и у них мысли разные, и они колеблются и заблуждаются.

Другой не хочет говорить, боится, что его высмеют, станут шутить над тем, что для него всерьез.

А третий и хотел бы сказать, да не знает, как начать.

Это — то и трудно, говорить о том, что больше всего занимает.

— Как удивительно!

— Что удивительно?

Все. Все, что ты помнишь и о чем забываешь. И как человек засыпает, и что ему снится, и как просыпается, и что было и не вернется, и что будет. И воспоминания, и память, и мечты, и намерения, и решения.

Ошибаются взрослые.

Им кажется, что у детей только будущее, а прошлого нет.

Им кажется, что дети не хотят думать о будущем и об этом будущем с ними надо часто говорить.

— Когда я был маленький, — говорит ребенок.

— А теперь ты большой? — и взрослые смеются.

Это же неприятно!

Мне кажется, старик охотнее рассказывает о своем детстве, чем самолюбивый ребенок. Словно это что — то постыдное.

Быть может, это потому так, что взрослые чаше напоминают ребенку о том, что у него в прошлом было неудачей, ошибкой, заблуждением. И с гордостью говорят:

— Теперь ты уже старше.

Часто взрослые удивляются:

— Как он помнит! И откуда он это помнит?