Пейзаж

Второй повёл Ян Лан домой, практически потащил на себе. Она была так слаба, что не могла идти, ещё постоянно бормотала что-то, но Второй не мог разобрать ни слова. Три дня и три ночи Второй не смыкал глаз. Дома у Ян Лан сразу начался страшный жар. Слёзы уже все были выплаканы, лицо пылало, волдыри на губах — как она переменилась! Второй бегал за врачами, кормил её с ложечки, давал лекарство, потом тихонько ложился возле её кровати и дрожащим голосом уговаривал её потерпеть, держаться.

На четвёртый день вернулся Ян Мэн, совсем без сил, и сказал, что родителей нашли. Они вдвоём утопились в Янцзы. Их тела нашли вместе, опутанные подолом маминого свадебного платья. Их страшно распухшие трупы выловили в районе Янло. Тут ноги Ян Мэна подкосились, он рухнул на пол и начал блевать. Все эти дни он ничего не ел, поэтому вместо рвоты из него извергалась жёлтая жидкость. На шее набухла и яростно билась синяя жила, смотреть было противно. Наконец Второй сообразил, что делать, опустился на колени рядом с Ян Мэном и прошептал: «Прекрати сейчас же! Если Ланлан увидит, то для неё всё кончено!» Если бы не эти слова, Ян Мэн вряд ли бы справился. Но Ланлан лежала в другой комнате в болезненном забытье, надо было любой ценой скрыть всё от неё.

Через неделю организовали похороны. Помогали все: Второй, Третий и остальные братья, всё прошло как надо. Прах врача и учительницы родной речи поместили в одну крошечную белую урну. Отец нашёл место на кладбище Бяньданьшань, и этот одинокий холм стал их последним пристанищем. Стоя у могилы, Второй смотрел на деревья с густыми зелёными кронами, чёрные могилы и белые надгробия, на душе вдруг стало так пусто. Что такое человек? Ничтожество, не больше медведки или муравья, а умрёт — и вовсе обратится в пыль. Скольким людям уготована эта участь, и ему вместе с ними? Велика ли разница между живым человеком и мёртвым? А вдруг мёртвые на том свете смотрят на наш мир и думают, что это они — живут, а мы — мертвы? Разве смерть — это не переход в другую, высшую форму жизни?

Такой боли Второй никогда раньше не чувствовал. Это была неизбывная боль жизни, такой неопределённой неясности. Но он не мучился от неё долго, он почти сразу потонул в ней, потому что тогда же, практически одновременно с болью, в нём зародилась любовь. Жизнь расплавилась от жара любви. Любовь стала ясным небосводом, под которым он жил уверенно и смело… Пока солнце не померкло, а любовь не стала дымом, который рассеял ветер… И тогда горячая лава его жизни вновь застыла. Тогда вся боль, которая приходит вместе с жизнью, вновь принялась без устали терзать его сердце. Вот тогда он вспомнил Бяньданьшань: деревья с густыми зелёными кронами, чёрные могилы, белые надгробия… и те размышления о переходе в высшую форму жизни. В ту ночь он взял опасную бритву и перерезал вены на запястьях. Потом свесил руки с кровати, чтобы кровь свободно стекала вниз, впитываясь в земляной пол. Третий всю ночь проспал с ним рядом на одной кровати и только к утру обнаружил, что брат почти не дышит. Ян Мэн и Ян Лан, которые, узнав о случившемся, тут же прибежали, в ужасе смотрели на огромную лужу крови. Ян Лан не могла сдержать рыданий:

— Почему, ну почему надо было умирать?

Тут Второй внезапно открыл глаза и отчётливо произнёс:

— Не Смерть, но Любовь! — и голова бессильно упала.

* * *

Это случилось в 1975 году на северном берегу реки Дунцзинхэ на равнине Янцзы и Ханьшуй. Уже, получается, десять лет назад.

7

Седьмой вспоминал, что когда впервые услышал известие о смерти Второго, то остался абсолютно равнодушен — как будто речь шла о смерти совершенно незнакомого человека, но, если подумать, Второй хотя бы какое-то время относился к нему сносно. Тогда Седьмой уже год как «переобучался» в деревне. Он попал в маленькую деревушку, затерянную в горах Дахуншань, со всех сторон окружённую густым лесом. На похороны Седьмой не поехал. А узнал о смерти брата из записки, кое-как нацарапанной Старшим. Это было первое письмо, которое Седьмой получил из дома. Отвечать он не стал.