Пейзаж с бурей и двумя влюбленными

— Другую девушку... — повторил ее слова Доменик и усмехнулся. — Думаешь, у меня не было девушек? Когда я учился в Лесной школе, там были девчонки — в основном на отделении цветоводства. И многим я нравился; ну, и я от них не бегал. Но только это все было не то! Каждый раз мне казалось, что вот эта девчонка — та самая, настоящая, но я быстро в ней разочаровывался. Именно тогда я стал таким нелюдимым. Я не нашел любви среди людей и стал искать ее среди растений. Но ведь я не платан и не орешник! Мне нужна любовь! И вот, наконец, я встретил девушку, о которой я твердо знаю, что люблю ее, а она... Да, да, не смотри на меня так — ты давно знала, что я тебя люблю — так ведь?!

Женевьева не знала, что ответить. Да, она знала. Но ей не в чем себя упрекнуть. Ведь именно поэтому она так себя и ведет, чтобы зря не мучить его. Не в чем упрекнуть? А тот вечер?

Видимо, все эти сомнения отразились на ее лице, потому что Доменик, жадно следивший за ней, вновь горько усмехнулся и заявил:

— Да ладно, не обвиняй себя. Я же знаю: ты добрая, всех готова оправдать, а себя обвинить. Большинство людей поступают как раз наоборот... Именно за это я и люблю тебя. Хотя — разве любят за что-то? Просто люблю — и буду любить, как бы ты ко мне ни относилась. Так и знай.

В порыве благодарности, жалости Женевьева прильнула к Доменику и крепко поцеловала его. Он ответил на ее поцелуй со всей страстью, которая кипела в нем. За одним поцелуем последовал второй, третий... Они следовали один за другим, без счета, и каждый был маленьким объяснением в любви. И Женевьева почувствовала, как в ней вновь поднимается горячая волна — та самая, что захлестывала Доменика, та, что лишила ее рассудка несколько дней назад. Хотя нет — эта страсть была другой. В ней не было похоти, одного лишь желания; зато в ней была нежность и горячая благодарность. И Женевьева отдалась этой волне полностью — не сдерживая больше себя, не рассуждая, не жалея ни о чем. Чувствуя, что после произошедшей ссоры Доменик побоится предлагать ей что-либо, она сама шепнула ему:

— А твоя теплица — она далеко отсюда?

Она плохо запомнила дорогу — вернее, совсем не запомнила. Пока они шли, Доменик то и дело наклонялся и целовал ее лицо, шею, плечи. А она в ответ улыбалась ему. Она знала, твердо знала, что то, что она сейчас делает — хорошо, и она не будет жалеть об этих минутах.

Потом были стеклянные стены, горячий и влажный воздух, насыщенный необычным, сладким и вместе с тем горьковатым, ароматом (“Это орхидеи, — услышала она голос Доменика. — Подожди, я сейчас... вот”, — и в руке у нее очутился никогда ею не виденный прекрасный цветок), маленькая комната с книжными шкафами по углам и диваном посередине. Встав прямо перед Домеником, Женевьева разделась и, подойдя к парню, положила руки ему на плечи.

— Вот я и пришла, — сказала она и сама расстегнула рубашку на груди у парня.

А потом были ласки — вначале осторожные, затем все более смелые, но одинаково нежные, и растущее наслаждение, которое наконец взорвалось в ней — не так, как было почти год назад с Даниэлем, товарищем по лицею (тогда это случилось с ней впервые) — а острее, глубже. И все время она видела лицо Доменика, его любящий и словно бы виноватый взгляд.

Потом они лежали, опустошенные, и никто не решался заговорить первым. Затем Доменик, приподнявшись на локте, бережно поцеловал ее и, собрав свою одежду, ушел в другую комнату. Когда они вышли из теплицы, на небе уже высыпали звезды, и воздух стал прохладен и свеж. Доменик набросил на плечи Женевьевы свою куртку. В молчании они подошли почти к самому замку и остановились.

— Думаю, дальше нам лучше идти порознь, — сказал Доменик и, помолчав, добавил: — Ты не думай, что я... Я все понимаю, что случилось и почему. Я очень, очень тебе благодарен — нет, не благодарен... не знаю, как сказать. Я всю жизнь буду помнить этот вечер. Ведь у нас это больше не повторится, правда?

Женевьева кивнула утвердительно, не зная, что сказать.

— Я это знал... с самого начала знал... — прошептал Доменик. — Ну и пусть! Пусть будет один лишь этот вечер. Это было так замечательно! И не подумай — никто никогда об этом не узнает.

— Я верю, — просто ответила Женевьева. — И я тоже тебе благодарна и тоже запомню тебя и этот вечер навсегда.

Вернувшись к себе, она долго не могла заснуть. Она ощущала одновременно опустошенность — и в то же время наполненность. Второй раз в жизни ей признавались в любви. Тогда, с Даниэлем, она тоже любила — или ей казалось, что она любит, но это чувство прошло быстро, как проходит нежная пора цветения абрикосов. Теперь она столкнулась с гораздо более сильным и зрелым чувством. И хотя она не смогла ответить на него взаимностью, но признательностью, пониманием ответила. Почему она не смогла полюбить Доменика? Чего ему не хватало? И каким будет человек, которого она полюбит всем сердцем? Она долго думала об этом, пока незаметно не заснула.