Читаем Пейзаж с парусом полностью

Петер уже нравился ему, и разговор подошел к такой точке, когда самое время спуститься или как тут — подняться? — в ресторан, посидеть, поговорить, выспросить все про Шульца и объяснить про себя, про Юлию, все подробненько выложить, чтобы и самому все вспомнить, ничего не упустить, — именно так Травников и подумал, но в номер без стука влетела девица возрастом под стать Петеру, сделала несколько растерянный книксен Травникову и затараторила по-немецки так быстро, что если и можно было что-либо уловить, так это то, что какие-то другие люди, связанные с Петером, уже спускаются вниз, к автобусу. И тотчас появилась еще одна девица и тоже что-то говорила, но при этом не забывала собирать вещи Петера, разбросанные по номеру, запихивать бутылки с «пепси-колой» в сумку и поправлять длинные и белые, как у Лорелеи, волосы, то и дело закрывавшие ей глаза. Травников, усмехаясь, следил за происходящим; стоял, прижавшись спиной к стене, чтобы не занимать много места.

Он простился с Петером возле лобастого, сияющего стеклами автобуса, под любопытными взглядами, которые бросали сверху Лорелея и ее подружка — та, что умела так быстро говорить.

— А вы были на войне? — неожиданно спросил Петер, не выпуская руки Травникова из своей.

— Не успел толком. Возраст. Месяц всего захватил.

— О, месяц, — с неясным смыслом — много это или мало — проговорил Петер. — Дядя Гуго рассказывал… — он не договорил, потому что его стали звать из автобуса. И, уже стоя на подножке, похоже, в щель прикрываемой двери, бросил: — Я рад, что выполнил поручений, теперь дело для вас!

5

На своем столе в редакции Травников нашел записку от Люси:

«Е. А.! Ваш Оптухин — кретин. Выиграл в спортлото 4132 рубля и теперь желает вести жизнь советского миллионера. Чего он на сей раз хочет от газеты, я так и не поняла. Статья о мигрени — в машбюро, как и приказывали. Собственную мигрень (из-за Оптухина) уношу домой — Л.»

Ниже на листке — уже не ручкой, а карандашом, торопливая приписка:

«А вы, оказывается, уходите из редакции?! Ну что ж, тогда знайте, что вашим преемником будет некто Бобрик. Мне только что сообщил об этом главный редактор. Интересно, что посоветуете, если я снова спрошу у вас, как мне быть».

Травников сел, спрятал записку в стол. Вытряхнул из пепельницы окурки в корзину для мусора и снова полез в ящик, достал записку, разгладил ладонью. «Так, — сказал он себе. — Люся, значит. На мое место, а у меня и не спросили. Так».

В комнате было душно, солнце висело над самыми крышами, желто светило вдоль улицы, и все, что оно нагрело за день — стены домов, асфальт, фонарные столбы, — все это, казалось, отражало теперь пылающий воздух в одно-единственное место — открытое окно напротив стола Травникова. Часы показывали восьмой час, и он ругнул себя — зачем вообще явился в редакцию. Узнать про миллионера? Или о том, что главный редактор ни в грош не ставит тебя?

Он открыл ящик и спрятал туда записку, вспомнил: ах нет, была мысль, там пришла в голову, в машине, когда ехал от Петера, вернее, когда укатил куда-то далеко, в иную жизнь желтый автобус, — позвонить Асе, убедиться, в городе она или уехала на дачу, и тогда решить, куда двигаться самому. А главное, выяснить, где Юлия, — вот чего сильнее всего захотелось там, в машине; черный пакет лежал на соседнем сиденье, и он даже ощупал его, когда остановился у первого светофора: пакет был мягкий, вероятно, какие-то бумаги, но его не вскроешь, хоть ты и отмечен Шульцем как доверенное лицо — странно отмечен, весьма таинственно, но адресат все равно другой.

Теперь к этому желанию, он понял, прибавилось еще одно: бухнуть Асе сразу, что ее опасения насчет его возможного возвращения в редакцию — потом, когда уйдет, — напрасны, что обид не прощают даже учреждениям и что, возможно, он постарается сделать завтрашний день последним на должности завотделом, бог с ним, с издательством, с ожиданием. И не в укор Асе хотелось все это сказать — что не оправдалась ее семейная предостерегающая мудрость, а чтобы пожаловаться, да, пожаловаться на весь белый свет — вот что он понимал сейчас.

Ася отозвалась в телефонной трубке как-то очень быстро, немного даже неожиданно, и он только успел сказать малозначащее, что она узнала его голос, а она затараторила, будто час или два ждала у телефона, и все выходило, как она измучена его делами: то иностранец какой-то допытывался, потом звонил Семен Брутковский, приехал со своего БАМа, и дня не может прожить без начальства, а тут вот, минут десять назад, еще и Люся Бобрик звонила, — он что, теперь по телефону будет командовать отделом? И на дачу она, Ася, ехать сегодня совершенно не в состоянии — такая жара, и если ему дорог тесть, то пусть едет один, а лучше не надо, черт с ними, с этими мемуарами, полежат день-другой, лучше бы сам ехал домой и еще по дороге прихватил пару бутылок минералки — она умирает, просто умирает от жары, Ася.

— Слушай, — удалось наконец вставить слово Травникову. — А Люся Бобрик что сказала?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

«Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй» — это очень веселая книга, содержащая цвет зарубежной и отечественной юмористической прозы 19–21 века.Тут есть замечательные произведения, созданные такими «королями смеха» как Аркадий Аверченко, Саша Черный, Влас Дорошевич, Антон Чехов, Илья Ильф, Джером Клапка Джером, О. Генри и др.◦Не менее веселыми и задорными, нежели у классиков, являются включенные в книгу рассказы современных авторов — Михаила Блехмана и Семена Каминского. Также в сборник вошли смешные истории от «серьезных» писателей, к примеру Федора Достоевского и Леонида Андреева, чьи юмористические произведения остались практически неизвестны современному читателю.Тематика книги очень разнообразна: она включает массу комических случаев, приключившихся с деятелями культуры и журналистами, детишками и барышнями, бандитами, военными и бизнесменами, а также с простыми скромными обывателями. Читатель вволю посмеется над потешными инструкциями и советами, обучающими его искусству рекламы, пения и воспитанию подрастающего поколения.

Вацлав Вацлавович Воровский , Всеволод Михайлович Гаршин , Ефим Давидович Зозуля , Михаил Блехман , Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Проза / Классическая проза / Юмор / Юмористическая проза / Прочий юмор