Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943

В этой землянке потолок был значительно ниже, чем на моем КП. Солдаты не могли в ней выпрямиться. Траверс по фронту не был таким высоким, каким он был около КП. Поэтому мои товарищи вырыли окоп глубиной 30–50 сантиметров прямо за ним, чтобы обеспечить себе более надежную защиту от огня противника. Пулемет поставили так, чтобы в любой момент можно было открыть стрельбу.

Как и вчера, главным в моей деятельности было наблюдение. Обязанности вести наблюдение с группы никто не снимал. Время от времени меня сменял Диттнер.

Нашего вновь прибывшего Хюбнера успели устроить. Он снова был среди своих земляков-силезцев, отчего чувствовал себя почти как дома.

У нас в роте не было достаточного количества зимней обуви. Поэтому было необходимо, чтобы такой обувью были экипированы по меньшей мере часовые, которые несли службу в ночное время. Именно поэтому я в течение нескольких дней носил ботинки на шнуровке, хотя они и были мне на два размера велики. Как-то раз, когда я пожаловался на состояние своей обуви, кто-то во взводе сказал мне:

– Герр гауптман, у меня осталась войлочная подкладка от ящика для оптики. Ящик давно сожгли, но из войлока можно сделать две внутренние стельки.

Теперь я стоял обеими ногами на войлочной прокладке. Это было более чем удобно. Недавно сделанные войлочные стельки я засунул в свою обувь, что сделало ее теплее.

Ведя наблюдение, я постоянно пересчитывал мертвые тела, чтобы вовремя заметить, если с ними что-то изменится. Мы должны были предполагать, что противник может прибегнуть к любому из известных трюков.

Наблюдательный пункт, где я теперь находился, обеспечивал несколько более широкий обзор слева. Как и вчера, я слышал грохот тяжелого вооружения противника. Сегодня наши позиции для разнообразия обрабатывали, будто косой, огнем пулеметов. Как всегда, мы не отвечали и лишь усиливали внимание при наблюдении. Сегодня я всего дважды стрелял из своей винтовки. Количество убитых у нас постоянно росло. Мы складывали наших мертвых товарищей в передней траншее, в ее дальнем углу, у траверса. То небольшое количество тепла, что давали наши печки, не доставало так далеко. Там они и лежали, затвердевшие, и их трупы не могло тронуть разложение. Когда стемнело, я вернулся на свой КП.

Снабжение продовольствием ухудшалось день ото дня. Последний аэродром был потерян нами 23 января[64]. Немногие контейнеры с необходимым, сбрасываемые самолетами люфтваффе над городом, прибывали нерегулярно, и их было далеко не достаточно, по сравнению с тем, что требовалось для обеспечения полноценного питания. Естественно, такое бедственное состояние дел не способствовало поднятию морального духа. Чувство беспомощности, неуверенности в том, что принесет будущее, способствовало росту в людях вызывающей решительности. Мы хотели продать свои жизни как можно дороже. Товарищи, забиравшие еду в свои взводы, почти никогда ничего не говорили, когда уходили прочь с жалкими порциями. В этот вечер мы получили полторы буханки хлеба, коробку шока-колы и жидкий суп. И это было все, что нам дали для утоления голода двадцати трех взрослых мужчин!

Проглотив свою маленькую порцию, я провел инспекцию, начав с поста слева. Там фельдфебель Купаль доложил мне, что все было в порядке. После этого я отправился на правый фланг к лейтенанту Аугсту. Он доложил мне, что у некоторых из солдат появились вши. Я не был удивлен, потому что мы уже долгое время не вылезали из наших мундиров. Дома даже скот содержат в лучших условиях!

На обратном пути я навестил в медицинской землянке раненых и тяжелобольных. Унтер-офицер Пауль и его двое помощников делали, что могли, но этого все равно было слишком мало. То, что я увидел, представляло собой место тяжких страданий. Там лежало тридцать наших товарищей, некоторые из которых были тяжело ранены, другие – тяжело больны. Воздух в помещении был наполнен запахом гноя, экскрементов и мочи. Я попытался найти несколько слов, чтобы ободрить находившихся здесь людей. Это было очень трудно. Оказавшись снаружи, я глубоко вдохнул легкими свежий, почти ледяной воздух. Если бы я только мог чем-то помочь. Нам было гораздо лучше: мы все еще могли двигаться и сражаться. Несмотря на то что мы были на грани истощения от недоедания, эти бедняги питались не лучше нас. Кроме того, им приходилось бороться с физической болью, а также со всеми нашими общими душевными проблемами, что все накапливались и накапливались. Нам, сражающимся бойцам, выполнявшим свой долг, не оставалось много времени на раздумья. Если же кто-то выбывал из строя, у него сразу же появлялось много времени на то, чтобы поразмышлять.

Всю ночь на стороне противника наблюдалась какая-то оживленная активная деятельность. Мы могли все это слышать, будто сами находились среди своих врагов. В сухом морозном воздухе шум разносится особенно далеко. Теперь иваны не утруждали себя даже тем, чтобы говорить потише. Можно было расслышать даже обрывки разговоров. Мы были постоянно начеку и готовились к концу.

29 января