Пекинский узел

Через три дня в Южное подворье, где слышалось ширканье пилы и согласный стук молотков: строительно-ремонтные работы шли полным ходом, явились китайские чиновники и сообщили, что для ведения переговоров богдыхан назначил двух уполномоченных: министра налогов Су Шуня и председателя Палаты уголовных наказаний господина Жуй Чана. Опасаясь, как бы китайцы впоследствии не отказались от намеченных встреч, Игнатьев настоял на том, чтобы чиновники известили его письменно.

— Давайте придадим нашим переговорам официальный характер, — заявил он согнувшимся в полупоклоне чиновникам, и тем ничего не оставалось, как передать его пожелание уполномоченным.

— Правильно, — одобрил его напористость отец Гурий. — Это Восток. К китайцам в последнее время «на дикой козе не подъедешь». Всё принимают в штыки. Наше влияние, которое когда-то чувствовалось в Пекине, полностью утрачено.

— Неужели на русских здесь смотрят, как на врагов? — упал духом Николай. — Я понимаю ненависть к захватчикам, но мы-то старые соседи.

— Тем не менее, — сказал архимандрит. — У меня сложилось впечатление, что на нас здесь смотрят с опаской. Монголы намного терпимее.

— Чего китайцы опасаются?

— Кто-то им внушил, что мы пойдём на них войной: уже подвозим арсеналы.

— Чушь несусветная! — возмутился Игнатьев. — Мы привезли оружие для них!

— Увы, — развёл руками отец Гурий. — При всём своём корыстолюбии, китайцы отказываются продавать нам свои товары.

— И как же вы живёте?

— Покупки совершаем через китайских слуг, через студентов Русского училища. Очень помогает монах Бао, крещёный китаец. Кстати, он вам тоже может пригодиться. Мудрый, честный, светлый человек.

— А чем он занимается?

— Учит китайскому языку всех желающих. В том числе и членов нашей Духовной миссии.

Когда в здании посольства закончили ремонт, сложили камин и две новых печи, заменили рассохшиеся двери, прорубили дополнительное окно и вставили раму со стёклами, оно преобразилось. Стало уютней и светлее. Стены обтянули шёлком с нежно-голубым узором, завезли бамбуковую этажерку, два бамбуковых кресла и небольшой столик, застелили его скатертью, поставили в вазе цветы, и секретарь Вульф сказал, что «можно принимать гостей».

Игнатьев пригласил уполномоченных Су Шуня и Жуй Чана в Южное подворье.

— Они ждут вас у себя, — вежливо сказали их помощники. — В Трибунале внешних сношений.

— Передайте им, что посланник Русского государя рассчитывает на иное отношение, нежели посольства мелких стран, вроде Кореи, и желает принять их у себя, — настаивал Николай.

Требование было исполнено.

Двадцать восьмого июня в сопровождении многочисленной свиты, в парадных носилках прибыли Су Шунь и Жуй Чан.

Внешность господина Су Шуня оказалась чрезвычайно живописна: лицо напоминало серо-жёлтый обмылок; бескровные, оттопыренные, как у летучей мыши, уши выглядели до неприличия огромными и ужасно волосатыми на его рахитично-узком черепе: оборотень, а не человек.

— Наш незваный гость, — после дежурного приветствия, обратился Су Шунь к Игнатьеву и выразительно глянул на Татаринова, — имел несчастье прибыть в Китай в печальный год войны и смуты. Мало того — сказал он, — пограничный комиссар И Шань и его помощник Цзи Ли Минь, принимавшие участие в заключении Айгунского трактата, лишены чинов и званий, и вскоре предстанут перед судом.

— За что? — изумился Николай, понимая, что Су Шунь начал сводить переговоры к обидным препирательствам. — Он ведь только уточнил границы, показал их на карте.