Пекинский узел

В три часа тридцать минут пополудни приехал принц. После взаимных приветствий тотчас приступили к поверке текстов и договоров.

Во время внесения «полномочия» генерала Игнатьева на подушке малинового бархата, принц И Цин встал со своего места. Стоя он встретил и ларец с Указом богдыхана, который установили на столе. Николай застыл напротив. Глаза их встретились, и они оба улыбнулись — краем губ.

Принц И Цин предложил Игнатьеву первым подписать трактаты.

— Да ляжет на сей договор драконова печать и никогда не разрушится, — произнёс по-маньчжурски заученную фразу Николай и принц поклонился ему: — Па-си-бо.

Он внимательно смотрел, как расписывается Игнатьев, как секретарь Вульф высушивает чернила, затем сам склонился над бумагой.

Новая пограничная карта была передана ему в заранее приготовленной серебряной гильзе с чеканными гербами русских губерний. Эту карту принц И Цин тотчас отправил богдыхану.

Когда церемония утверждения русско-китайских договоров была окончена, Николай пригласил всех к столу.

— Будьте, как дома.

Держа бокал с понравившимся ему шампанским, принц И Цин любезно ответил на поздравление Игнатьева и учтиво поклонился.

— Я стараюсь иметь дело только с теми, кому доверяю.

Жуй Чан, стоявший рядом, согласно кивал головой: брат богдыхана выражал и его мнение.

«Слава Тебе, Господи!» — мысленно произнёс Николай и поднял бокал: — Ура!

Главная цель была достигнута.

Китайское правительство торжественно признало и подтвердило, что Амурский и Уссурийский края всецело принадлежат России. Сверх того, к русским владениям был прирезан обширный край, находящийся между рекой Уссури и озером Хинкай, реками Суй-фынь, Тумынь и морем, о чём в первоначальном Айгунском трактате не было сказано ни слова.

— Ур-ра! — вслед за Игнатьевым крикнул Шимкович, и все стали поздравлять друг друга: — Свершилось!

Когда принц со своей свитой уехал, и члены посольства остались одни, Баллюзен и Чурилин подхватили Игнатьева на руки, а Дмитрий помог им подкинуть его вверх.

— Победа!

Игнатьева качали, обнимали, ему аплодировали. Можно было ехать домой.

— Ваше превосходительство, — задыхаясь от счастья и гордости, обратился прапорщик Шимкович. — Вам теперь памятник поставят?

— Мавзолей, — внезапно севшим голосом ответил Николай и криво усмехнулся. Он получил то, о чём мечтал, услышал то, что хотел, наступил час, когда поставленная перед собой задача была выполнена, и можно было с гордостью сказать: "Я это сделал! Я — никто другой!", но именно в этот момент появилось ощущение какой-то пустоты и непонятного сиротства. Казалось бы: радуйся, ликуй, отдайся мигу торжеств, но радости как раз и не было. Была усталость, грусть... Он улыбался, принимал поздравления, говорил что-то весёлое, но чувство неудовлетворённости не покидало его. Вначале это чувство было едва уловимо. Затем он осознал, что в свои двадцать восемь лет, а точнее, в свои неполные двадцать девять, он был ужасно одинок. С одной стороны, его военная служба постоянно требовала длительных разлук с родными, а с другой, оторвавшись от своих корней, он так и не прирос к новой почве: не обрёл свой дом, семью, своих детей... Влюбился в китаянку, потерял покой, принёс тревогу и несчастье в её дом... Последние два месяца он даже не писал отцу, хотя старался делать это регулярно. Череда событий выбила его из колеи, перепутала планы, изменила привычки. Если он о ком и думал постоянно, так это о My Лань. Лучшей спутницы жизни он для себя не представлял.

По прошествии нескольких дней сборы к отъезду закончились, и ранним ноябрьским утром Игнатьев вышел на крыльцо.

Вульфу закладывали коляску.

Когда пристегнули постромки, и саврасая кобыла нетерпеливо стукнула копытом, сутулый кучер в чёрном овчинном тулупе взобрался на козлы и, глядя, как в его ладную двуколку пытаются впихнуть сундук, ревниво гаркнул: — Тарахтуху не сломайте, нахапеты!

Николай застегнул шинель и улыбнулся: любят мужики поважничать, друг друга попрекнуть и глазом зыркнуть — всякий барин. Он забрался в тарантас, пристроил саблю меж колен, опёрся на эфес.

"Наш-то Палыч всех переплясал!" — шепнул Дмитрий Шарпанову и сел рядом с Игнатьевым — в ноги бросил шубу.

Казаки конвоя взлетели на коней.

Утро было ясным, лицо щекотал холодок, в воздухе порхали редкие снежинки.

Игнатьев ещё раз окинул взглядом Русское подворье, перекрестился и скомандовал: — Трогай!

Эпилог

До Петербурга он добрался I января 1861 года. На другой день он был принят государем, который собственноручно пожаловал ему орден святого Владимира, заметив при этом, что девиз ордена, как бы сочинён специально для Игнатьева: "ПОЛЬЗА, ЧЕСТЬ И СЛАВА".

Министерство иностранных дел не замедлило с новым назначением: Игнатьев стал директором Азиатского департамента.

Весной этого же года он получил печальное известие: Му Лань скончалась. Отец Гурий, бывший на её похоронах с Поповым и монахом Бао, писал, что "такая светлая душа рождается не часто. Всем была в радость, просияла, как заря. Оповестила о своём приходе и угасла".