Пекинский узел

— Каковы возможные пути взаимодействия? — принц И Цин сделал знак, чтобы его протоколисты ничего не упустили.

— Если говорить общо, то путь самоизоляции, блокады, запрета на торговлю и научные связи вы уже прошли. Этот путь привёл Китай к очередной войне.

— Грустно сознавать, но это так. Политика самоизоляции, ярым приверженцем и вдохновителем которой является господин Су Шунь, дала свои довольно горькие плоды.

— Вторым путём, — продолжил свою речь Игнатьев, — может стать политика умеренный взаимосвязей в виде консультаций и подготовки людей для той или иной деятельности. В нашем случае мы могли бы обучать военному делу ваших офицеров.

— Это хорошо, — отозвался принц И Цин. — Мы к этому ещё вернёмся.

— И в третьих, формы взаимодействия могут быть активными: усиленная финансовая и экономическая поддержка реформ народного хозяйства Китая, широкие поставки техники и совместное строительство самых различных сооружений.

— А что может быть, — вступил в разговор осторожный Жуй Чан, — если мы станем придерживаться разных путей взаимодействия с Европой?

— Винегрет. Деревенская окрошка.

— Объясните, — попросил принц И Цин.

— С удовольствием. Если вы пойдёте по пути блокады и самоизоляции, вам грозит переворот, победа консервативных сил в стране, приход к власти господина Су Шуня, а самое печальное, это неприятие вашего государства за рубежом.

— А что даёт умеренность? — любопытствовал Жуй Чан.

— Неясность политических шагов, отсутствие чётко выраженной цели и реальных программ преобразования.

— Разве осторожность помешает?

— Если знаешь, чего хочешь, то нет. А при отсутствии ясно намеченной цели, эта позиция шаткая.

— А что обещает нам активное сотрудничество? — поинтересовался принц И Цин, допивая чай.

— Быстрые экономические реформы и доверие к вашей стране.

Сегодня в мире всё строится на взаимном доверии.

— Иероглиф "взаимность" — основа мира, — сказал принц И Цин. — Так говорил Кун-цзы.

— Это мой любимый знак, — сказал Игнатьев.

Принц улыбнулся.

— И мой тоже.

Выпив чашку чая и попробовав печенья русского приготовления, брат богдыхана дружелюбно распрощался с Игнатьевым и заверил, что дела России с Китаем должны решаться по-соседски, без всякого спора и миролюбиво. При уходе он ещё раз крепко пожал ему руку.

У обстоятельств наклонности скульптора, ваятеля и гончара.

Теперь Игнатьеву оказывали неслыханный почёт, ему благоволили и его возвеличивали. Ему внимали. Не зря кто-то сказал: "Помоги, и помогут тебе".

После обеда выглянуло солнце, воздух прогрелся, и Попов шепнул, что время не терпит.

— Надо отправлять My Лань к родным.

— А кто поедет с ней?

— Да, хоть, и я, — вызвался Попов, но Николай возразил:

— Вы здесь нужны.

— Тогда монах Бао.

Через час My Лань уехала. Игнатьев видел её и не видел: слёзы туманили взор. Он привлёк её к себе и долго не выпускал из объятий, стиснув зубы и закрыв глаза. Все слова были сказаны, и сердце его разрывалось: оно не желало разлуки. Оставалось надеяться, что всё образуется, всё как-то устроится. Му Лань окрепнет, выздоровеет, и он зашлёт в её семью сватов.

Глава XXI

— Когда вместо поленьев подкидывают лёд, — сказал Игнатьев, — задымит любой костёр, любой огонь зачахнет.

— Огонь добрососедства не угаснет, — заверил его принц И Цин и сам подлил в чашку рисового вина "шаосин". Брат богдыхана принимал у себя русского посланника, решившего нанести визит вежливости.

Речь шла о развитии отношений России и Китая, о целесообразности обмена историческим и культурным опытом, об особенностях государственного устройства Российской империи, об общности тех или иных народов, населяющих Дальний Восток.

— Мало в земной жизни правды, много под луной обмана, но мне — принцу крови — нет нужды лукавить, нет необходимости плести нити коварства и лжи, — предлагая отведать лепестки хризантем, обжаренные в сладкой муке, неспешно говорил хозяин дома и всячески старался угодить своему гостю. — Вы склонили к перемирию французов, охладили воинственный пыл англичан, и мне приятно сознавать, что я имею честь принимать у себя в доме человека, чьё имя стало своеобразным магнитом для множества китайцев, независимо от их возраста и вероисповедании. Знаете, как вас называют в народе?

— Ещё нет, — заинтересованно ответил Николай и пригубил вино с запахом цветущей липы.

— Князь Пекина.

— Очень лестно. Высокие слова.

— Высокие, — согласился принц И Цин, — но не выше того благородства, которое возносит вас над миром.

Игнатьев тут же заявил, что ни он, ни российская дипломатия не стремятся к продлению смуты в стране и свержению правящей династии в отличие от англичан.

— Мои чувства, мои мысли против всяких революций. Пусть всё идёт, как идёт.

— Только бы рождались дети, — мило улыбнулся принц.

Николай хотел поинтересоваться, если ли дети у самого И Цина, но тот, словно угадав его вопрос, признался, что своих наследников у него ещё нет.

— У меня тоже, — открылся перед ним Игнатьев. — Некогда жениться.

— Много дел?

— Я человек присяги: военный дипломат. Иными словами, царский сокол.