За Берга она и сама беспокоилась. Он ходил ни живой, ни мертвый, рассеянно кивал и вроде не избегал ее, но и не говорил по-настоящему, еще и хромал как-то странно, будто не нога у него потеряла силу, а мир под этой ногой пошатнулся. Обычно раненые хромали совсем не так, они щадили ногу, а Берг на своей припадал, проваливаясь в пустоту. Все это пугало, но на все вопросы он говорил лишь одно:
− Все будет хорошо.
С кем «хорошо»? Как «хорошо»? Это он, конечно же, не пояснял, а Карин боялась за него, и с Шефом говорить об этом тоже опасалась. Сейчас эти двое не бросались друг на друга, и она не хотела стать причиной новых ссор, боялась спровоцировать их разговорами и поражалась, что Шеф сам говорил о ее капитане.
− Он часть команды, − пояснил Шеф, − и он не в порядке.
− Не в порядке, − повторяла Карин вслед за ним и все же рассказала ему все, что думает, понимая, что Шефу можно доверять: − Он говорит, что все нормально, но это явно не так и дело вряд ли в ноге.
− Точно не в ноге, − хмуро сказал Шеф.
− Ему тяжело, − вздохнула Карин. – Он – человек дела, у него всегда была цель, были приказы, а теперь даже я его предала.
− Значит, до него дошло, наконец, в каком мы дерьме, − хмыкнул Шеф. – Ладно, не боись, мы за ним присмотрим. Тут все через это проходят.
− Через что? – не поняла Карин.
− Через смерть прошлого, − ответил Шеф, выбираясь из машины и подбирая собственные штаны. – Пекло убивает всех, − спокойно пояснил он, − а ты или воскресаешь во что-то новое, или пускаешь себе пулю в лоб, никак иначе.
Майку он надевать не стал, просто подхватил ее и закинул на плечо. На его правой руке все еще виднелись почти зажившие полукруглые рубцы от ожогов. Они остались там, где корку от пузырей содрали Ястребы вместе с пленкой, но Шефа совершенно не волновали.
Карин его не понимала. С ней ничего такого не происходило. Ей казалось, что она просто живет дальше, как есть, но живет, и ничего в ней не умирало. Она ждала, считала секунды, чтобы подняться и пойти к выходу. Шеф обычно отвлекал парней, обсуждал план дня, а она выходила к другим, и никто не замечал, что из тоннеля, а не из пещеры, но сегодня все отвлеклись не на Шефа.
− Ты где был? – спросил Кирк у кого-то. – Это перебор, знаешь ли, столько отсутствовать.
− Ну, простите, − весело ответил Берг, и Карин не стала изучать ситуацию, выскочила наружу и глазам своим не поверила. Берг улыбался, быстро подходя к парням в полумраке сумерек, и совсем не хромал.
− Правда, где ты был? – спросил Шеф скорее взволнованно, чем недовольно.
− Надо было пройтись, взбодриться, − пожимал плечами Берг и поднимал две большие птичьи туши. – Это в качестве извинений за мою кислую рожу.
− О! – одобрительно протянул Вильхар.
− Сам ты «о», − хохотнул Берг. – Я еще и гнездо их нашел, а там такие яйца!
− О-о-о-о, – повторил Вильхар уже вкрадчиво и подскочил, собираясь срочно найти что-то вроде сковороды.
Все сразу засуетились, забирая часть работы. Никому даже приказывать не надо было, просто парни вызывались кто огонь разводить, кто потрошить птиц, а Берг с улыбкой подходил к Карин и, убирая ее растрепанные волосы за ухо, шептал:
− Теперь точно все будет хорошо.
И вот это был уже тот Берг, к которому она привыкла, и в груди что-то замирало, потому что Берг точно видел, откуда она вышла; а Шеф смотрел на них сейчас; Карин же с растерянной улыбкой бежала помогать Виту разобраться в сухих травах, которые она без подписи расфасовала по ржавым бидончикам. Уж лучше это, чем взгляды Шефа и Берга на нее одну.
Глава 57
Настроение у Дориана пошло на лад. С парнями он засиделся так, что вышел из пещеры уже ночью, когда над горами клубился сумрак. Мысленно ругая себя, он поспешил к торчащему из песка бункеру, где обитали Черепахи. Он походил на настоящий передвижной лагерь с соединенными отсеками. Отсеки были из светлого металла, но какого-то странного грязного трепаного, имеющего неровный тон прожженной серости (это даже металлом трудно было назвать, но говорили, что это он, а не бетон), и соединяли их не аккуратные ребристые переходы-гармошки, а очень грубые бугристые швы, с толстыми вспухшими пузырями.
«Все не то, чем кажется, – подумал Дориан, глядя на это строение, – все − много хуже».
Он сам от себя не ожидал, но почему-то повторял слова командира, за смерть которого он оказался здесь. Что значили эти слова, сказанные перед смертью, Дориан не знал. Он даже значения им не придавал до этого момента, а теперь его почему-то передернуло, но мысль в голове так и не появилась, мелькнула искрой и скрылась в тени, уступая место проблемам понасущней.