Пекло

Старик мечтательно уставился вдаль. Глаза его затуманились. Вспоминая, что было написано на древних черных листах, бормотал:

— Повелители огненных единорогов… Пирамиды… Земля за гранью мира… Эх, непонятно все это! Хорошо бы узнать, что это такое — земля за гранью мира? Да опасно! Любопытство сгубило не одну кошку…

— Какую кошку? — не понял Борко.

— Обыкновенную. Рыженькую, в меру пушистую. Она как-то в кладовой мышек ловила, добро стерегла. Никого не выловила, проголодалась. Попробуй-ка сам у мышиной норки полночи просидеть-прокараулить. Вот кошечка и решила глянуть, что там на полках в крынках есть. Полюбопытствовала. Принюхалась, вроде сметанный дух из них идет. Засунула она свою непутевую голову в крынку. И впрямь сметана! Ела она ее, ела! А как наелась, то чует, что голову вытащить не может. Узко отверстие. Застряла кошка!

Любомысл замолчал и чему-то усмехнулся. Что-то ему говорило, что эти черные листы сродни той крынке со сметаной. Их так и подмывало развернуть и прочесть. Но вот надо ли? Он не кошка! Везде нужна осторожность. Хватит и того, что Милован, сложив определенным образом пальцы, вызвал морок: какую-то темную ледяную пустыню, посредине которой стояла озаряемая молниями гора и на вершине ее горел огонь. Да еще молодец диковинного красного человека в железной короне видел. Им только этого сейчас не хватало — диковинок всяких. И так непонятно, куда занесло. Отсюда бы выбраться!

— А что с кошкой-то дальше было? — любопытствовал Добромил. Этой сказки он еще не слышал.

— Да ничего плохого, мальчик. Свалилась кошка с полки. Вместе с посудой. Крынка об пол ударилась и разбилась. Утром пришел хозяин — глядь! — весь пол в сметане и черепках. Отругал он кошку. Не за то ругал, что беды натворила, а за то, что шастала, где ей не положено и сметану слизывала. Он должна добро беречь, а не портить. За то ее корил, чтобы в привычку не вошло. Привычка, оно дело такое — от нее трудно избавиться.

— Она же не виновата, что ей есть захотелось, — неуверенно протянул Борко. — Мышей-то не поймала. Не всякая охота удачна.

Любомысл посмотрел на парня и фыркнул. Ну что с него взять? Слишком прост молодец.

— Это я к тому притчу рассказал, что не надо заглядывать туда, куда тебя не просят. Я об этих листах говорю. — Любомысл потряс свертком. — Не стоит их разворачивать. Что-то меня в сон потянуло. Вздремнуть немного? А вы покараулите.

Старик хитро глянул на Борко и спросил, наперед зная, что последует решительный отказ.

— Табак курить будешь? Хочешь, и тебе трубку набью!

— Нет! Спасибо, Любомысл, за ласку и доброту. Не буду курить! Не умею и не могу. А ты спи, если в сон тянет. Я не буду, ночью выспался. Должен же кто-то на страже стоять. Должна же хоть какая-то польза от меня быть, от калеки немощного. — Борко показал сломанную руку. — Мы с княжичем покараулим. Верно?

И тут Добромил каким-то не своим голосом медленно и раздельно произнес чудные слова.

— Листы не смотрите, и не разворачивайте. Вам это не дано. Ту нежить, что вышла из древнего болота, вызвали они. Нежить шла за ними. Сберегайте их. Придет время, и листы вернутся туда, откуда их украли. Сберегайте…

Эти слова Добромил сказал странным мурлыкающим голосом. Будто кот напевал. Говорил медленно, с расстановкой, — а у самого глаза отрешенные, вдаль глядят.

Любомысл вздрогнул.

— Да ты что, княжич?! Ты что говоришь?!

Добромил не откликался. Глаза затуманенные, и Любомыслу показалось, что по лицу княжича скользнула мимолетная судорога.

Борко выпучил глаза, он ничего не понимал. Только видел, что с Добромилом творится что-то не то. Только молодец протянул руку, хотел тронуть мальчика за плечо, как княжич вновь повторил странным голосом:

— То, что вышло на Гнилой Топи, шло за ними. Пришло его время… То, что вы их забрали — благо…

И тут наваждение, творившееся с княжичем, схлынуло. Добромил смотрел на старика таким знакомым, простым, и чуть-чуть недоуменным взглядом.

— Ты о чем, Любомысл? Извини, прослушал. Затмение какое-то вдруг нашло. Будто я не тут, а в каком-то незнакомом мире нахожусь. Гляжу на долину, в ней осень. Очень красиво, опавшая листва кругом: красная, желтая… Я у дерева сижу, а рядом со мной тот пес в самоцветном ошейнике, на меня смотрит… А потом… Нет, не помню!

Старик и Борко переглянулись. Да что ж это такое, с княжичем-то?! Любомысл решительно сказал:

— Я спать не буду. Спи ты, Добромил. Тебе, думаю, отдых нужен.

Княжич безропотно повиновался. Он и в самом деле вдруг ощутил себя усталым и разбитым. Будто весь день в седле провел.

Добромил мигом уснул. Дыхание выровнялось и стало почти беззвучным. Казалось, княжич не дышит. Лицо бледное и спокойное. Он устал…

Любомысл смотрел на спящего мальчика и тягостные думы терзали его душу.

Что случилось с княжичем? Почему он вдруг заговорил не своим голосом? Что за странные слова он произносил? Этого старый мореход не мог понять.