Пекло

— Д..да. Не подходии!

В горле пересыхает от невырвавшегося крика. Потому что мужчина не останавливается. Подходит всё ближе и ближе, вынуждая отходить назад. К стене.

— Зачем пришёл?

Выдавила из себя, просто потому что нужно говорить. Потому что молчать страшно. Когда он тоже молча двигается на меня, и комната словно сужается, словно уменьшается, как будто он отрезает меня от остального мира собой. Нужно заставить его остановиться. Вот так, как сейчас. Не позволить «сожрать» этому страху лишние квадратные метры, потому что с каждым съеденным квадратом мне всё труднее дышать.

— Это мой дом.

— Сюда зачем пришёл? С-сюда…?

— Поговорить. Не хочешь?

И, Боже, он останавливается! Словно поняв, насколько меня пугает каждый его шаг, он останавливается, позволяя осторожно выдохнуть.

— Хочу.

— Задавай вопросы, — посмотрел на часы на запястье, — у меня мало времени.

— Где мы?

— В Чечне.

— Кто вы?

— Саид, — усмешка, — Саид Нармузинов.

И в горле перехватывает от ужаса. Невольно сжала шею, отступая ещё. Несмотря на то, что он стоит. Просто стоит и смотрит, как меня начинает трясти. Как много Нармузиновых в нашей стране? Сотни? Тысячи? Это же не значит, что он может быть…Но он вновь усмехается. Едва заметно. Достаточно заметно, чтобы тот самый страх таки добрался до самых пальцев, заставив оцепенеть.

— Значит, знаешь, кто я. Это хорошо. Это сэкономит нам время.

— Зачем я вам нужна?

— Я уже сказал. Утром, — почему-то появилось ощущение, что мужчине надоело. Надоело разговаривать со мной. Может, потому что он ещё раз взглянул на часы и сделал еще шаг ко мне. Боже, слишком близко для меня. Паника вновь вскидывает голову, заставляя обнять себя одной рукой, выставив вторую для защиты. Эта тварь не уходила ни на секунду, но будто позволяла дышать, пока он отвечал на вопросы. А сейчас она приблизилась вплотную. Вместе с ним. Если он протянет руку, то коснётся моих волос, на которые сейчас смотрит. Он вообще странно смотрит на меня. Изучает. Всё еще изучает. Но не целиком, а будто фрагментами. Взгляд на мою вытянутую руку, затем — на грудь, на плечи, на волосы. Он чертовски долго смотрит на мои волосы.

— Вы не говорили.

Мотая головой и моля Господа, чтобы он просто стоял на месте. Только не приближайся, пожалуйста! Оставь эти жалкие полметра между нами, чтобы я могла дышать и дальше.

— Говорил. Забыла? Или не слышать других — это отличительная черта Вороновых?

Нет! Пожалуйста, остановись! Из глаз брызнули слёзы, когда он опять шагнул…и этот монстр удивлённо нахмурился и остановился.

— Почему ты плачешь?

Серьезно? Он не понимает? Потому что ты похитил меня, сукин сын! Потому что притащил силком в свой гадюшник и запер в своей чёртовой комнате. Потому что ты стоишь слишком близко ко мне. Так близко, как я не позволяю никому чужому.

Но вслух лишь взмолиться. Без надежды, что услышит, но всё же взмолиться.

— Отпустите меня. Пожалуйста. Вы не пожалеете. Мы…мы вас щедро вознаградим. Вы получите что угодно. Просто отпустите меня.

Каждое слово вперемешку со слезами. Пытаясь подавить рвущиеся из груди всхлипы…и осознать, что это очередная долбаная ошибка. Потому что спокойствие на смуглом лице сменяется чем-то непонятным. Единственная человеческая эмоция, которая только что была на нём, удивление, сменяется холодностью. Будто кто-то вдруг взял и выключил у этого мужчины эмоции. Оставив только ледяной взгляд. От которого захотелось съёжиться, исчезнуть. Только бы не смотрел так своими чёрными колючими глазами.

— Я уже получил то, что хотел, девочка.

* * *

— Псих! Отпусти меня! Больной ублюдок!

Пытаюсь вырваться, но он слишком сильный, слишком высокий и сильный. Сжимает одной рукой мою шею, а второй держа душ над моей головой. Ноги скользят на мокрой поверхности, и я едва не падаю. Он не даёт, прижимая своим телом к стене ванной.

— Придурок!

И наплевать, что каждое моё слово раззадоривает выродка ещё больше. Злит его. Скорее всего, никто и никогда не оскорблял его так, как я последние несколько минут.

— Смирно стой!

Цедит сквозь зубы, поворачивая кран свободной рукой, и теплая вода сменяется ледяной.

— И прекрати меня оскорблять. Иначе пожалеешь!

Реально больной! Стоит сам под холодными струями, мокрый насквозь, склонился к моему лицу так, что я вижу капли воды на длинных черных ресницах. На мгновение застыла, не веря в происходящее, пока он выдавливал шампунь на мои волосы и вдруг начал неуклюже, грубо массировать голову.

— Зачем?

Вдруг осознав, что эти его действия…они отвлекают. Они убирают чувство тошноты, такое привычное от близости мужского тела. Сейчас их нет. Наверное, мое подсознание в глубоком шоке просто охреневает от происходящего, позволяя рассмотреть плотно сжатые губы, по которым скатываются прозрачные капли. Он что-то ответил, сверкнув ровным рядом белых зубов, и я вскинула голову кверху и едва не столкнулась с его подбородком лбом.

— З-зачем вы это д-делаете? Всё это.