Пекло. Катастрофа

Изо всей силы стараясь сдержаться и выглядеть максимально спокойно, Василенко до тупой боли в немеющих пальцах, сжал кулаки. С усилием загоняя в легкие воздух, он натужно разлепил побелевшие от мучительного напряжения губы.

– А мне. Скажите мне…

Не сводя угрюмого взгляда с потемневшего от времени скола на блестящем полу, Жаров некоторое время драматично молчал. Его руки в это время противоестественно двигались, пытаясь расстегнуть маленькую пуговицу на рубашке. Зажатый в кулаке лист бумаги изрядно мешал, а упорная пуговица явно не хотела так просто сдаваться. После третьей попытки Виктор Степанович тихо матюгнулся и энергично дернул рукой. С приглушенным щелчком очаг сопротивления был побежден, а виновница торжества отправилась по длинной баллистической траектории в свой последний и единственный полет. Как только ученый услышал звук падения маленького кусочка пластика на пол, в его голове будто что-то переключилось и аномальный ступор прошел. С облегчением освобождая легкие, Жаров шумно выдохнул и без дальнейшего промедления передал зловещий лист бумаги коллеге.

Без ненужных слов Василенко порывисто отвернулся к стене и с нездоровым выражением лица сосредоточенно погрузился в текст.

Пять минут, пока возбужденный мозг Василенко, с жадностью и тревогой насыщался информацией о проведенном их программой анализе данных, оба ученых терпеливо молчали. Жаров, к которому сейчас пришло состояние повышенной нервозности, безостановочно ходил из одного угла кабинета в другой и непрерывно курил. Постоянно борясь со своим внутренним демоном, он так и не смог победить эту мерзкую и отравляющую жизнь слабость.

– Хватит дымить как паровоз. Что будем делать?

Первые слова зама, сказанные им с особой остервенелостью, Жаров проигнорировал, пропуская их мимо ушей. А вот вопрос… Этот вопрос он и сам задавал себе уже много раз, но так и не решался дать на него ответ. Огромная ответственность чудовищным грузом ложилась на уже немолодые плечи ученого. Его первоочередное решение в эту секунду может погубить не одну сотню жизней, а может быть, и спасет миллионы.

– Выскажи сначала ты свое мнение, – спокойно и бесстрастно, словно он уже сделал выбор и знает правильное решение, Виктор Степанович обратился к заместителю.

Без особых раздумий, тот бегло затараторил, иногда заикаясь и проглатывая от излишнего возбуждения некоторые звуки.

– Я не верю! Шанс – один на сто тысяч. Почему именно в этот момент должен произойти выброс? Ведь для э-т-т-того сотни факторов должны сойтись вместе. В одной м-м-микроскопической точке пространства и времени. Н-не верю! Так не… бывает!

– Знаешь, Костя, больше всего это сейчас похоже на некую попытку засунуть голову поглубже в песок. Поверь мне, я первые десять минут думал и рассуждал точно так же, – уже полностью контролируя свои чувства и эмоции, с каменным лицом египетского сфинкса, сдержанно и невозмутимо заговорил Жаров. – Наше человеческое сознание, отчаянно и упорно, не желает верить даже в теоретическую вероятность кардинальных изменений в мироустройстве. Все идет привычно, ровненько, без серьезных сбоев – и тут бац… Жизнь, если она еще сохранится, в один страшный миг перевернется с ног на голову.

– Если сохранится? – встряхнул болезненным вопросом сам себя Василенко.

Его глаза, и без того довольно большие и круглые, сейчас превратились в две огромные, с туманным налетом светло-серого цвета, линзы телескопа. Главный вопрос, который буквально сорвался с губ Василенко, оказался настолько насыщен разными чувственными переживаниями, что небольшое помещение мгновенно наполнилось неощутимым ароматом этого странного букета. Пугающий страх за свою жизнь, злость на всех и вся, возмущение от факта, что это происходит именно с ним, досада по поводу отсутствия возможности хоть что-то изменить и общее недовольство ситуацией. Именно первобытный страх от опасности потерять жизнь, этот изначально врожденный инстинкт самосохранения, крикливо звучал громче всего, многократно перекрывая все остальное.

– К сожалению, такая вероятность существует, – с силой сдавливая пальцами виски, глухо и отрешенно произнес Жаров.

– Я чего-то не знаю? – совсем упавшим голосом спросил Василенко у стоящего перед ним начальника.

– Костя, все ты знаешь. Знаешь досконально точно и наверняка. Вот только поверить не можешь.

– Не могу, – нервно покусывая нижнюю губу, понуро помотал головой Василенко.

Невнятно бормоча и не обращая больше внимания на руководителя, он ткнул локти в колени и с видом умирающего лебедя обреченно уронил взлохмаченную голову в раскрытые кверху ладони.

Стараясь пока не обращать внимания на потерявшего самообладание товарища, Жаров выбил из пачки очередную сигарету и жадно закурил. С неподдельным удовольствием он во весь объем легких вдыхал отравленный дым. Жаров до фанатизма любил курить, а больше всего ему нравились сигареты с ментолом.