Пелагия и чёрный монах

Он обвёл рукой комнату, которая Полине Андреевне в её нынешнем блаженном состоянии показалась необычайно романтичной. В половине единственного окна вместо отсутствующего стекла была вставлена свёрнутая бурка, зато через вторую половинку открывался превосходный вид на озеро и синеющий поодаль Окольний остров. Из обстановки в помещении имелись лишь колченогий стол, накрытый великолепной бархатной скатертью, мягкое турецкое кресло с грудой подушек и уже упоминавшийся топчан. В почерневшем от копоти камине постреливали не догоревшие за ночь поленья. Единственным украшением голых каменных стен был пёстрый восточный ковёр, на котором висели ружьё, кинжал и длинный узорчатый чубук.

— Как же вы здесь живёте один? Почему? — не вполне вежливо спросила спасённая. — Ах, простите, мы ведь не познакомились. Я — Полина Андреевна Лисицына, из Москвы.

— Николай Всеволодович, — поклонился хозяин, а фамилии не назвал. — Живу я здесь преотлично. Что же до причины… Тут людишек нет, только ветер и волны. Однако поговорим после. — Он налил в миску из самовара горячей воды, взял со стола чистый платок. — Сначала займёмся вашими ранениями. Соблаговолите-ка приподнять рубашку.

Поднимать рубашку Полина Андреевна, конечно, отказалась, но промыть лицо, ссадины на локтях и даже стёртые верёвкой щиколотки позволила. Брат милосердия из Николая Всеволодовича был не очень умелый, но старательный. Глядя, как осторожно он снимает с её ноги мокрый башмак, госпожа Лисицына растроганно захлопала ресницами и не обиделась на врачевателя за то, что он при этом больно нажимает пальцем на ушибленную косточку.

— Я не могу даже выразить, насколько я вам признательна. А более всего за то, что вы не раздумывая и ни в чём не разбираясь бросились выручать совершенно незнакомого человека.

— Ерунда, — махнул рукой хозяин, промывая царапину на лодыжке. — Тут и говорить не о чем.

И видно было, что не рисуется — действительно не придаёт своему замечательному деянию никакого значения. Просто поступил естественным для себя образом, как тогда, с котёнком. Это пленяло больше всего.

Полина Андреевна старалась не поворачиваться к герою обезображенной половиной лица и потому была вынуждена смотреть на него всё время искоса.

Ах, до чего же он ей нравился! Если бы, пользуясь интимностью создавшейся ситуации, Николай Всеволодович позволил себе хоть один игривый взгляд, хоть одно нескромное пожатие, госпожа Лисицына немедленно бы вспомнила о бдительности и долге, но заботы хозяина были неподдельно братскими, и сердце упустило момент занять оборону.

Когда Полина Андреевна спохватилась, что смотрит на Николая Всеволодовича не совсем таким взглядом, как следовало бы, и перепугалась, было уже поздно: сердце колотилось много быстрей положенного, а от прикосновения пальцев импровизированного лекаря по телу растекалась опасная истома.

Самое время было помолиться Господу об укреплении духа и преодолении искушения, но в комнате не оказалось ни иконы, ни самого маленького образка.

— Ну вот, — удовлетворённо кивнул Николай Всеволодович. — По крайней мере воспаления не будет. А теперь вы.

И повернулся к лежащей даме своей голой исцарапанной спиной.

Начались испытания ещё худшие. Сев на топчане, Полина Андреевна стала протирать белую кожу своего спасителя, едва сдерживаясь, чтобы не погладить её ладонью.

Особенно нехороши были то и дело возникавшие паузы. За годы монашества она и запамятовала, что они опасней всего, такие перерывы в разговоре. Сразу слышно собственное учащённое дыхание, и в висках начинает стучать.

Полина Андреевна вдруг застеснялась своей неодетости, оглянулась по сторонам — что бы такое накинуть. Не нашла.

— Холодно? — спросил Николай Всеволодович не поворачиваясь. — А вы набросьте бурку, больше всё равно ничего нет.

Госпожа Лисицына подошла по холодному полу к окну, закуталась в тяжёлую пахучую овчину. Стало немного поспокойней, и ветер из дыры приятно остужал раскрасневшееся лицо.

Вдали, у основания Постной косы, стояла кучка монахов, чего-то ждали. Потом дверь Прощальной часовни отворилась, вышел человек без лица, в чёрном, заострённом кверху одеянии. Собравшиеся поклонились ему в пояс. Он перекрестил их, направился к берегу. Только теперь Полина Андреевна заметила лодку с гребцом. Чёрный человек сел на нос, спиной к Ханаану, и чёлн поплыл к Окольнему острову. Там, у самой воды, встречали ещё двое таких же безлицых, в схимнических куколях.

— Брат Клеопа везёт в скит нового схимника, — сказала Лисицына подошедшему Николаю Всеволодовичу, щурясь (футляр с очками так и остался на полу заколоченного павильона, вместе с платьем). — Зовут его отец Иларий. Торопится покинуть земную юдоль. Учёный человек, много лет изучал богословие, а главного про Бога не понял. Господу от нас не смерть, а жизнь нужна…

— Весьма своевременная ремарка, — шепнул ей в самое ухо Николай Всеволодович, а потом внезапно взял за плечи и развернул к себе.

Спросил насмешливо, глядя сверху вниз:

— Так чья вы вдова и чья невеста?

Не дожидаясь ответа, обнял и поцеловал в губы.