Пелэм, или приключения джентльмена

«Любопытно знать, — так я думал про себя, одеваясь, — влюблена ли леди Розвил в своего нового корреспондента?» На вечер я поехал рано, и задолго до того, как я откланялся, оказалось, что мое тщеславное предположение необоснованно. Когда я вошел, леди Розвил играла в экарте. Ее противником был мистер Бедфорд, побочный сын герцога Шрусбери, один из самых добродушных и красивых денди столицы; разумеется, вокруг стола собралось много народу. Леди Розвил играла изумительно; большинство зрителей держали пари за нее. Вдруг она изменилась в лице — рука у нее задрожала — спокойствие изменило ей — она проиграла партию. Я поднял глаза и увидел Реджиналда Гленвила, с беспристрастным, непринужденным видом стоявшего напротив нее. Мы только успели кивнуть друг другу, так как леди Розвил встала, оперлась на мою руку и пошла со мной в другой конец гостиной, чтобы представить меня хозяйке дома.

Я сказал ей несколько слов, но она была рассеянна и отвечала невпопад; при моей проницательности я без каких-либо иных свидетельств понял, что она не совсем нечувствительна к исходившему от Гленвила очарованию. Леди К. была так же учтива и глупа, как большинство наших пустоголовых дам; мне стало очень скучно, и я вскоре удалился в менее шумный уголок гостиной. Гленвил присоединился ко мне.

— Я очень редко бываю в таких местах, — сказал он. — Но сегодня сестра уговорила меня отважиться на это.

— Она здесь? — спросил я.

— Да, — ответил он, — сейчас она пошла за прохладительным питьем для матушки; когда она вернется, я тебя представлю.

Не успел он закончить начатую фразу, как к нам приблизились три немолодые дамы, уже минут десять взволнованно о чем-то переговаривавшиеся.

— Который — он? Который он? — отнюдь не шепотом вопрошали две из них.

— Вот этот, — объявила третья и, подойдя к Гленвилу, заговорила с ним, к великому моему изумлению, в самых панегирических тонах.

— Ваша книга изумительна! изумительна! — восклицала она.

— Вполне! Да, да — вполне! — вторили ей обе другие.

— Не могу сказать, — продолжала Coryphaea,[575] —чтобы я одобрила ее мораль — во всяком случае не вполне! Нет, не вполне!

— Не вполне, — дружно откликнулись обе ее приспешницы.

Гленвил выпрямился во весь рост, приосанился, отвесил один за другим три почтительных поклона, присовокупив к ним улыбку, выражавшую самое недвусмысленное презрение, повернулся на каблуке — и пошел прочь.

— Видали ли, ваша светлость, когда-либо такого неотесанного медведя? — спросила одна из поддакивающих особ.

— Никогда, — ответила герцогиня с несколько сконфуженным видом, — но все-таки я еще залучу его к себе. Как он красив! Не верится, что он — сочинитель!

Я спускался с лестницы, одолеваемый нестерпимой скукой, когда Гленвил дотронулся до моего плеча.

— Хочешь, я отвезу тебя домой, — предложил он, — моя карета у подъезда.

Я с радостью согласился.

— С каких это пор ты стал писателем? — спросил я, когда мы сели в карету.

— Совсем недавно, — ответил Гленвил. — В чем только я не искал забвения— все было напрасно! О, если б вымысел дал мне его, я благословил бы судьбу! Неужели я обречен вечно терзаться все той же испепеляющей, несмолкающей, неизгладимой правдой!

Эти слова Гленвил произнес каким-то исступленным, полным отчаяния голосом; помолчав минуту, он сказал другим тоном:

— Никогда, любезный Пелэм, не давай никаким соблазнам вовлечь тебя в это приятное, но обманчивое начинание— печататься; с этого момента ты становишься общественным достоянием; самое жалкое животное в Экзетере свободнее тебя. Но вот и гостиница Майварта. Addio,[576]1 я зайду к тебе завтра, если только позволит мое вконец расшатанное здоровье.

На этом мы расстались.

ГЛАВА XLVII

Честолюбие — лотерея, в

которой, сколь бы неравны ни

были шансы; всегда имеется

несколько выигрышей; но в

распутстве — каждому

обеспечена пустышка.

Письма Стивена Монтэгю