Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика

Пелевинская биополитика находит отражение в многократно воспроизводимой ассоциативной цепочке: люди – животные – биомасса – источник энергии (кровь или нефть) – деньги. Изображение людей как биомассы, а общества – с точки зрения биоценоза (взаимодействия организмов, объединенных средой обитания и зависимых друг от друга, что проявляется, например, в устройстве цепей питания) – черты, характеризующие творчество Пелевина от ранних произведений до более поздних170. Подчеркивая деградацию личности и коллектива, писатель показывает два проявления потребительской парадигмы: с одной стороны, на уровне капитала и экономики, с другой – в природе.

Биополитика Пелевина, воплощенная в художественных текстах, сближается с концепцией биополитики, сформулированной Мишелем Фуко171. В диаграммах Фуко, описывающих устройство властных отношений в политическом теле, право силы суверенного правителя заменено властью, основанной на дисциплине. Последнюю, в свою очередь, вытесняет биополитика, или аппарат безопасности, чьи методы – не наказание и исправление, а расчет и вмешательство. И в биополитических фантазиях Пелевина, и в теории биополитики Фуко люди предстают как биологические организмы, а социальный коллектив – как совокупность живой материи, поддерживаемой, увеличиваемой и управляемой силами существующего порядка вещей.

Биотические структуры Пелевина – метафоры консюмеризма и вырождения общества. Вместе с тем его биосистемы – реализация метафор, встречающихся в работах Фуко о биополитике. «Глобальная масса, подверженная процессам рождения, болезни, воспроизводства и смерти», о которой пишет Фуко и которая составляет государство, превращается в биомассу «в самом прямом смысле», как любит говорить Пелевин. Пусть в комической форме, но теория доведена до логического предела и оживает в виде художественного текста172.

В этой главе после краткого анализа повести «Затворник и Шестипалый» и романа «Жизнь насекомых», где уже присутствуют биотические мотивы, я перейду к биоценозу в «Generation „П“», сосредоточившись на образе орануса как единого организма. Затем я остановлюсь на потреблении политического тела в сборнике «ДПП (NN)» («Диалектика переходного периода (из ниоткуда в никуда)») и в «Священной книге оборотня», где мотив нефти помещен в более обширную парадигму сверхпотребления. Затем я рассмотрю «молочное животноводство», или просвещенный вампиризм, в романе Empire V. Наконец, я проиллюстрирую разницу между более традиционными зооморфными нарративами и биополитическими фантазиями Пелевина.

Цыплята, насекомые, люди

В ранней повести Пелевина «Затворник и Шестипалый» (1990) в миниатюре представлены ключевые для писателя биополитические мотивы, а в значительной мере и его космология в целом. Повесть о цыплятах-бройлерах, выращиваемых на птицефабрике, открывается знакомством двух цыплят-отщепенцев – ученого Затворника и Шестипалого, которого считают уродцем. По словам Шестипалого, они живут в мире, окруженном «Стеной Мира» и управляемом «Двадцатью Ближайшими», а центр этого мира – двухъярусная кормушка-поилка. Но более мудрый Затворник объясняет своему усердному ученику, что на самом деле их мир – лишь один из семидесяти миров, прикрепленных к черной ленте во вселенной под названием «Бройлерный комбинат имени Луначарского». Конец мира близок, так как цыплят должны забить менее чем через сутки.

В «Затворнике и Шестипалом» человеческое существование предстает как биофабрика, а социальный коллектив – как биомасса. Общество цыплят, где птицы состязаются за место поближе к кормушке, не ведая о своей надвигающейся гибели, – аллегория тюрьмы, в которую заключен человек как часть общества. Повествование построено так, что поначалу ничто в нем не намекает на нечеловеческую природу персонажей. Лишь постепенно читатель начинает догадываться, кого и что изображает автор173. Но даже осознав это, мы понимаем, что цыплята-метафизики ищут ответов на экзистенциальные вопросы, мучающие человека: о свободе и заключении, обмане и подлинном просвещении, о сознании собственной смертности. В финале главным героям удается нарушить законы своей тюрьмы и вырваться на свободу.

Как и в «Затворнике и Шестипалом», в основе раннего романа Пелевина «Жизнь насекомых» (1993) лежит сюжет о поглощении одних организмов другими. На этот раз перед нами более развернутая зооморфная аллегория. Действие происходит на приходящем в запустение крымском курорте в постперестроечную эпоху и строится как набор внешне самостоятельных, но на самом деле взаимосвязанных эпизодов, каждый из которых рассказывает о жизни антропоморфного насекомого или группы насекомых. Изображены разные виды: комары, скарабеи, муравьи, мотыльки, мухи, цикады. Все они стремятся выжить и преуспеть, ищут смысл жизни, поедают других и сами становятся жертвами тех, кто их поедает.