Пена

Макс принял новое решение: он возьмет Башу с собой. Правда, это будет непросто. Даже если она согласится уйти от хозяев, Райзл тут же об этом прознает и начнет совать палки в колеса. Такая дамочка легко может в полицию настучать, или уголовников подослать, или еще что-нибудь… Потом, как ему связаться с Башей? Она дала ему номер телефона, но предупредила, что если трубку возьмут старик или старуха, ее звать нельзя, а то не отпустят на выходной. Поразмыслив, Макс решил подождать до среды, когда Баша придет на свидание. Долго ли от понедельника до среды? Когда встретятся, он скажет прямо: «Или едешь со мной, или остаешься гнить в Варшаве». За эти дни девушка успеет по нему стосковаться. Он тайком перевезет ее через границу под Млавой (когда-то, двадцать с лишком лет назад, он сам нелегально перебрался через границу в этом месте), а когда они окажутся в Германии, все пойдет как по маслу. В Буэнос-Айресе он снимет для Баши жилье, и она станет его «метрессой», как заведено у испанцев. Макс будет жить на два дома, с Рашелью и с Башей. Она девушка неизбалованная, к роскоши не привыкла, содержать ее будет не слишком накладно. И, конечно, она будет ему верна. «Может, и ребенка мне родит», — пришло ему в голову. А что? Рашель уже кончилась, но он-то, Макс, еще вполне способен вырастить наследника. А кому же имущество оставлять, второму мужу Рашели, что ли?

Поразмыслив, Макс даже удивился, почему раньше, проснувшись в первый раз, он решил бежать без Баши. Это было бы глупо. Зачем бросать молодую, привлекательную женщину и одному пускаться в путь через моря и океаны? Зачем возвращаться к зимним холодам и давним несчастьям? Надо же и о себе подумать. Видно, он тогда до конца не проснулся и к тому же очень устал. Да, нельзя постоянно ходить пьяным, но быть полным трезвенником тоже ни к чему…

Ну а до среды чем заниматься? Он обещал Циреле, что зайдет в понедельник после обеда. И святой человек, и его супруга уже смотрят на него как на зятя. «Что ж, — подумал Макс, — сыграю эту роль еще разок». Вот только одного точно делать не стоит — идти сегодня вечером к «колдуну» Школьникову.

Макс долго лежал в полусне, ни о чем не думая. Вдруг вспомнил о святом человеке: ведь раввин может его проклясть, если Макс оскорбит его дочь! С праведниками на небесах считаются. Если у такого вырвется проклятие, Максу уже не будет спасения ни на этом свете, ни на том. Да и вообще как-то страшновато причинить вред праведнику. «Может, денег ему дать, — подумал Макс. — Рублей сто или двести?» Против такого человека согрешить — все равно что против самого Господа Бога. Ну, а Циреле? Невинное дитя, и здоровье у нее не ахти, вон, уже пыталась с балкона прыгнуть… Из-за сватовства… Еще, чего доброго, не выдержит, и он, Макс, будет виноват в ее смерти…

Но не может же он увезти в Аргентину их обеих, и Циреле, и Башу. Циреле без свадьбы не поедет. Даже Райзл Затычка сказала, что дочь святого человека надо оставить в покое. Деньги? От такой, как Циреле, деньгами не откупишься.

Макс чувствовал усталость, но, сколько ни закрывал глаза, они открывались сами собой вновь и вновь. Он представил себе, как Циреле с родителями узнают о его побеге. Циреле рыдает, падает в обморок, пытается выброситься из окна, отец и мать еле ее удерживают. Райзл Затычка рассказывает святому человеку, что у Макса в Аргентине есть жена. Раввин проклинает его, как выражались в Рашкове, на чем свет стоит. А Райзл еще пишет сестре, что Макс выдавал себя за вдовца и сватался к раввинской дочери. Рашель узнаёт о его проделках, ему перемывают кости во всех буэнос-айресских кафе. Его выкидывают из погребального братства, больше не пускают в синагогу даже на Рошешоно и Йом Кипур. Его бизнес идет прахом, никто не хочет покупать недвижимость у проклятого. Он становится изгоем, ни богу свечка, ни черту кочерга.

«Ну и влип же я, — подумал Макс. — За что ни возьмусь, какая-то чушь собачья получается…»

Он проснулся, оттого что Райзл, в нижней рубашке и домашних туфлях, трясла его за плечо:

— Вставай, дядя! Девять уже.

Макс посмотрел на нее с легким презрением. Клялась, что верна Шмилю Сметане, но вот является он, Макс, а Шмиль уезжает в Лодзь, и от верности не остается и следа. Макс лежит в чужой постели, а Райзл щекочет его под мышкой, чтобы разбудить. В черных глазах лукавая улыбка и ни капли стыда или раскаяния. Кто знает, может, Рашель делает сейчас то же самое. Всегда найдется какой-нибудь охотник до чужой жены, даже если она уже старая кляча.

— Выйди, — сказал он Райзл, — мне одеться надо.

— Стесняешься, что ли? Пойду завтрак приготовлю.

Макс встал с кровати. На нем была ночная рубашка Шмиля. Явно великовата. Ватерклозет находился в другом конце коридора, а умывались тут на кухне. Макс вышел в коридор, поглаживая заросшие щетиной щеки. В последние годы он стал очень быстро обрастать. Утром побреется — к вечеру подбородок уже колючий, а через сутки лицо вообще как терка. Увидев его с кухни, Райзл расхохоталась.

— Чего смешного?