Пена

Уже смеркалось, на часах почти девять. Он вошел в дом, взбежал по лестнице, у двери перевел дух и вытер пот со лба. Вдруг Максу пришло в голову, что он всю жизнь только и делает что ворует. Еще мальчишкой таскал деньги у родителей, а иногда и у чужих. Затем стал профессиональным вором. Потом начал красть любовь, или как там это называют. Всегда шел кривой дорожкой, врал, выкручивался, совращал женщин. Никогда не мог выйти из дому без опаски, что столкнется с кем-нибудь, с кем лучше не встречаться, или что его заметят в какой-нибудь не той компании. Рашель далеко не проста, она всегда видела его насквозь, наперед знала все его штучки, но он даже ее умудрялся обвести вокруг пальца. Его не тянуло налево, пока она была молода и красива, и все-таки он не мог обойтись без уверток и лжи, ведь старые любовные связи в один миг не разорвешь. Рашель помогала ему в бизнесе, но Макс постоянно проворачивал кое-какие делишки у нее за спиной, у него были банковские счета, о которых она не знала. Вот и сейчас. Недели не прошло, как он приехал в Варшаву, но уже такую кашу заварил, что попробуй теперь расхлебай. Вот он во всей красе, Макс Барабандер, чтоб его черти взяли!

Он постучался, и Райзл Затычка тут же открыла дверь.

— А я уже думала, не придешь.

— Вот он я.

— Входи. Все остыло давно.

Она привела его в гостиную, где стоял стол, накрытый на двух персон.

Видно, Райзл готовила в субботу. Пахло котлетами, щами из щавеля и молодой картошкой. Газовые лампы не горели, но закатное солнце бросало на стены пурпурные пятна света.

Черными глазами Райзл пристально посмотрела на Макса.

— Ну что, испортил ее?

Макс немного помолчал.

— С чего ты взяла?

— Она тебе лицо расцарапала. И пришел ты на два часа позже.

Он не ответил.

— Силой не годится, — задумчиво сказала Райзл.

— Я ей ничего дурного не сделал.

— Садись. Я пока света не зажигаю. Напротив синагогальный староста живет, его жена примчится, ругаться будет. Но скоро суббота кончится, тогда можно будет зажечь.

— Я могу и в темноте посидеть.

— Есть-то будешь? А Баша где?

— Домой пошла.

— Зря ты поспешил, — сказала Райзл заговорщицким тоном. — Она бы и так от тебя никуда не делась.

Он опять не ответил, и она ушла на кухню. Только сев на диван, Макс почувствовал, как он устал. Хотелось есть, но еще больше — спать. Он потянулся. Наверно, Райзл сейчас вернется. Но проходила минута за минутой, а она все не появлялась. Пурпурные пятна на стенах погасли, в комнате стало совсем темно.

Макс прикрыл глаза. Наверно, он задремал, потому что увидел, что сидит в тюрьме. Где он, в Буэнос-Айресе? Или это варшавский Арсенал? Были тут и другие заключенные. Он попытался с ними заговорить, чтобы по ответу — на польском или испанском — понять, где он очутился, но они хранили глубокое молчание. Вдруг откуда-то возникла старуха, в руках веревка, завязанная петлей. «Она что, вешать кого-то будет? — удивился Макс. — Разве женщина может быть палачом? Они же якобы милосердные…» Старуха подмигнула ему и помахала веревкой. Заключенные, не шевелясь, наблюдали за Максом. «Вот и конец пришел», — подумал он, начал читать «Шма Исроэл»[89] и проснулся. Горели газовые светильники. Райзл успела принести две тарелки щей. Спросила:

— Что, замучила она тебя?

«Приснится же такое, — подумал Макс. — К чему бы это?» Он почти не слышал Райзл и не понимал, что она говорит.

Она указала ему на место во главе стола, где в прошлый раз сидел Шмиль Сметана.

Макс еле встал с дивана, колени дрожали. Удивился: «Неужели я такой старый?»

Сел на стул Шмиля и стал хлебать щи. Последний раз Макс ел в час пополудни и только теперь понял, как сильно проголодался. После щей принялся за молодую картошку со сливочным маслом и зелеными листиками петрушки. Силы возвращались с каждым проглоченным куском.

Не переставая жевать, Райзл то и дело бросала на Макса пронизывающий взгляд.

— Я-то надеялась, ты бодренький придешь, а ты как выжатый лимон…

— Как говорят американцы, «бизнес бифор плежер».

— Что это значит? Я по-английски не понимаю.

— «Сначала дела, потом удовольствия».

— Даже не думала, что ты у нас такой деловой.

— Ты же проценты хочешь?

Райзл удивленно посмотрела на него, и Макс осознал, что он гораздо сильнее, увереннее в себе, чем она, и это ее пугает. К нему вернулась былая власть над женским полом.

«Только не видать тебе этих процентов, как свинье собственного хвоста, — продолжил он мысленно. — Ни гроша ты со своих грязных делишек не поимеешь. Все, на что ты способна, это Шмилю Сметане угождать…»

Он доел последнюю ложку щей, дожевал последнюю картофелину, и Райзл собрала посуду.

— А прислуга где? — спросил Макс.

— Отпустила ее мать навестить. Только в понедельник утром вернется.

— Подстраховаться решила?

— Береженого бог бережет.

Райзл уже вышла в коридор, но вдруг вернулась.

— А дочку раввина ты бы лучше в покое оставил.

— Не твоя забота, — помедлив, ответил Макс.

— Не к лицу тебе роль кавалера, если у тебя жена в Буэнос-Айресе. — И удалилась на кухню.