Пепел

Март кладет руку мне на ногу, и проводит ладонью вверх по берду, задирая платье.

— Afterparty может быть, — он замолкает и гладит меня большим пальцем, — Горячим.

Я улыбаюсь и убираю его руку.

— Не отвлекай. Я за рулем.

— Да ладно тебе, давай подурачимся, — смеется Март, снова положив руку на мою ногу и пробираясь выше. Я чувствую тепло его руки в одном не очень пристойном месте и шумно выдыхаю.

— Март!

Улыбка сползла с моего лица. Я судорожно сглатываю и начинаю усиленно моргать, отгоняя видение. Лицо моего мужа с безупречными голубыми глазами и роковой улыбкой медленно растворяется, и на его месте появляется Эрик. Он продолжает поглаживать мою ступню, но его взгляд изменился. Теперь он смотрит обеспокоенно, изучая меня медовыми глазами, словно что-то почувствовал.

— Дана?

— Эрик, ты меня нервируешь, — хрипло говорю я.

— Ты меня тоже.

— Поехали ко мне?

Это я сказала?

— Поехали.

Он встает, не дожидаясь официанта, кладет крупную купюру на стол и выводит меня с террасы. Практически заталкивает в машину, сам садится за руль и едет самым коротким путем в направлении моего дома. До спальни мы не успеваем, потому что раздеваться начинаем прямо в подъезде.

Прижимая меня к двери, он открывает ее моими ключами и впихивает меня в квартиру, снимая мою расстегнутую блузку. Я, в общем — то, тоже не отстаю, правда, пуговицы на его рубашке плохо мне поддаются. В аварии повредился какой — то нерв в спине, и у меня нарушена мелкая моторика. Я не помню, говорила об этом Эрику или нет.

— Да рви, — рычит он, и я послушно разрываю предмет его гардероба стоимостью в пару сотен евро.

В следующую секунду я подлетаю в воздух, и наслаждаюсь поцелуями, которые покрывают мою грудь. Я запускаю пальцы в его волосы и вдыхаю их запах, снова и снова. Вот я на комоде в прихожей, снимаю остатки рубашки и майку с Эрика, бурча что — то вроде: «Почему на тебе одежды больше, чем на мне». Вот я падаю спиной на диван в гостиной и расстегиваю ему штаны. Эрик тихо смеется и вздрагивает, когда я провожу руками по его ребрам. Он целует меня в шею, потом в ключицу и впадинку под челюстью. Из меня вырывается тихий стон, когда он прикусывает мою нижнюю губу, и я растворяюсь в нем, вся без остатка. Мы занимаемся сексом, любовью — не суть. Близость можно обозвать как угодно, от этого она не престает быть близостью.

— Как — то стремительно стали развиваться события, — пробурчал Эрик мне в ухо, когда мы перевели дыхание.

— Не то слово, — ответила я.

Он отодвинулся и опустился на пол передо мной. Я тоже поднялась, и должна была смутиться, покраснеть, прикрыться руками. Но ничего этого не было. Он сел передо мной на колени и протянул руку, касаясь моего живота.

— Ты совсем ничего не чувствуешь? — шепотом спросил он, дотрагиваясь до пламени.

— Ничего.

— И так? — он положил руку на мое бедро, и сжал ее

— Немного.

— Так? — он провел другой рукой по тазовым косточкам.

— Здесь чувствую, — поморщилась я от легкой щекотки.

— И ниже тоже? — в его глазах что — то сверкнуло.

— Ниже тоже, — я рассмеялась, — Ты думал я ничего не чувствую во время секса?

Эрик покраснел и напрягся, выпрямив спину.

— Я не это имел ввиду. И, нет. Я так не думал. Ты получаешь удовольствие, я же не слепой.

— С самомнением у тебя все в порядке.

— Однозначно. Что ты чувствуешь, когда я до тебя дотрагиваюсь? — продолжил он, одновременно проводя руками по моим ногам.

— Немного непривычное ощущение.

— Почему? — он поднимает глаза, и сверлит меня взглядом.

— До меня никто не дотрагивался с тех пор. Я говорила.

— Я помню. Потому что ты не хотела?

— Нет, потому что они не смогли бы, — я пытаюсь свести ноги, но он останавливает меня.

— Ты стесняешься? — спрашивает он, и я судорожно ищу ответ на этот вопрос, — Чего ты боишься, Дана?

От звука моего имени, произнесенного в этот момент — момент невероятной близости, у меня внутри все рухнуло вниз. Я раньше не замечала, каким магнетизмом обладает его голос. Особенно легкий эстонский акцент, хотя он очень хорошо говорит по — русски, несмотря на то, что слова в предложениях расставляет странно.

— Я боюсь, что ты посмотришь на меня с отвращением, — честно говорю я, и кладу руки ему на запястья, останавливая их и отводя в сторону.

— Я хоть раз смотрел на тебя так?

— Нет.

— Тогда почему ты думаешь, что это может измениться? — он убирает руки, и позволяет мне принять приличную позу, если она такой может быть. Я же голая.

— Все меняется, Эрик. И люди тоже.

Он вздыхает и трет шею. Я смотрю на него, полностью раздетого, сидящего на моем полу и улыбаюсь. Он ловит мой взгляд и спрашивает:

— Что? Почему ты улыбаешься?

— Ты красивый, тебе говорили это?