Пепел державы

— Да никак! Надоел! — окончил шутливые разговоры сослуживцев немолодой рослый стрелец, вскинул пищаль, прицелился. Грянул выстрел, выкрики шведского переговорщика смолкли. Ратники ринулись к краю стены, высунулись поглядеть — тело в цветастом платье лежало в снегу, заливая его кровью, а в сторону шведского лагеря, бросив убитого хозяина, с истошным ржанием неслась испуганная лошадь.

Вскоре ударили с грохотом шведские пушки, содрогнулись стены, но ядра не причиняли особого вреда — знатно воевода Чихачев подготовил свою твердыню. Когда пушечная канонада прекратилась, он сам поднялся на стены, поглядеть на повреждения от ядер, коих толком не наблюдалось за исключением нескольких вмятин и сколотых зубцов. Радостно похлопал он по каменной кладке, словно хвалил послушное дитя и, глянув в сторону чернеющего вдали шведского лагеря, погрозил кулаком.

Не решаясь взять неприступную крепость, шведские военачальники Дидерик Анрец и Аренд Ассериен приказали обложить ее, дабы взять измором. Знали о слабом снабжении русских крепостей в опустошенной болезнями и войной Эстляндии!

С наступлением ноября, завывая, с моря непрерывно дули пронизывающие холодные ветра. Чем дольше находилось шведское войско в заметаемом колючим снегом лагере, тем ожесточеннее и чаще происходили обстрелы крепости. Уже сбиты были едва ли не все башни, уже во многих местах расползлись широкие трещины в стенах.

Тогда же в шведском стане появлялись первые перебежчики — устрашенные мирные жители сбегали из крепости к противнику и просили одного — хлеба.

— Амбары пусты, защитники страшно изнурены, нигде нет ни крошки, — докладывали перебежчики и получали за сии драгоценные сведения по миске густого горячего варева.

В середине ноября шведы бросились на штурм — под грохот барабанов, увязая в глубоком снегу, они двинулись к стенам, таща лестницы. Едва они приблизились, грянула целая череда пищальных выстрелов, и шведы, падая один за другим, теряли строй, расползались, но продолжали идти. Еще несколько залпов окончательно разметали толпу наступающих, и воины, уже не слушая командиров, падая в снег, ползли в ужасе назад, побросав лестницы. Атака захлебнулась, и наблюдавший за сражением Дидерик Анрец велел протрубить отступление.

Более ста человек потеряли шведы в попытке взять Падис приступом. Из переполненного лазарета слышны громкие стоны и крики десятков раненых. Озлобленные и уставшие, шведы продолжили осаду…

Отражение последнего приступа старик Чихачев еще смог возглавить, но после того, истощенный голодом, слег в своей воеводской избе. Усохший, одряхлевший, изможденный цингой и голодом, он в полузабытьи лежал под овчиной. Глаза старика закрыты, но его слух улавливает раскатистый гром пушек, от ударов снарядов по уже изрядно потрепанным укреплениям дрожали стены избы, на столе, подрагивая, звенела глиняная утварь. Завтра надобно найти силы, дабы вновь возглавлять гарнизон, командовать, ободрять, приказывать. Но сил с каждым днем было все меньше.

Все изначально пошло не по плану. В первые же дни осады в крепости начались пожары, и амбар со всеми продовольствиями, которые Чихачев планировал растянуть на полтора месяца осады, сгорел. Погиб весь хлеб, весь! До сих пор от этой мысли было больно. И сейчас его воспаленный от изнурения и голода ум все больше подозревал, что амбар подожгли местные жители, которые хотят предаться шведам. Но, видимо осознав, что даже при отсутствии продовольствия русские не сдадут крепости, они, подобно крысам, начали перебегать в шведский лагерь, соорудив тайные ходы. Несколько таких ходов были найдены ратниками и уничтожены. Перебежчикам грозила смертная казнь, ибо Чихачев не отделял их от тех, кто, желая сдать крепость врагу, уничтожил хлеб и тем самым обрекал всех (и себя самих!) на страшную, голодную смерть…

В первый же день после того, как уничтожены были припасы, Чихачев приказал забивать лошадей, дабы суметь всех прокормить. За неделю несколько сотен человек съели всех коней, что находились в крепости, не оставив ни шкур, ни внутренностей. Коней убивали и свежевали прямо на улицах, и делали это непрерывно, за исключением начала обстрелов — тогда все неслись в укрытия, а туши коней оставались лежать на окровавленных улицах, заметаемых снегом. Чадили костры, ратники кормили себя и мирных жителей, коих изрядно набилось из опустошенных мором окрестных деревень. Чихачев наблюдал за этой жуткой сценой истребления лошадей. Кровавая грязь чавкала под сапогами, тяжелый запах убоины стоял над крепостью. Истерзанные и еще не освежеванные туши лежали всюду, залитые кровью ратники возились возле них, любопытные детишки оравами собирались глазеть на лошадиные внутренности, пока кто-нибудь из ратных не прогонял их с плетью в руке…

В декабре Чихачев слег и уже не вставал. Неизвестно, кто управляет крепостью сейчас, но для него, ослабшего и думающего только о еде, это не имело никакого значения…